На кухне стоял запах домашней выпечки, молока и чего-то ещё — тёплого и знакомого, будто из детства. Егор поставил на стол тарелку с песочным печеньем — тем самым, которое его мама готовила «по старому рецепту». Он налил дочери молока, сел напротив, откинулся на спинку стула и с улыбкой посмотрел на Милану.
— Давай, попробуй. Моя мама, твоя бабушка передала печенье. Это по старому рецепту, так ещё её мама пекла.
Милана поморщилась, как будто он только что предложил ей суп из лягушек.
— Это что такое? — Она ткнула в печенье, словно в нечто подозрительное. — Оно жёлтое какое-то и всё крошится!
— Оно и должно крошиться, — спокойно ответил Егор. — Оно песочное.
— Фу, гадость, я такое не буду. Дай лучше Барни или шоколадку. — Надула губы Милана, и демонстративно отвернулась.
— Милана… — Только успел начать Егор.
Но прежде чем он успел договорить, дочь схватила одну печеньку и с демонстративной гримасой отбросила её в сторону. Она упала где-то под шкаф рядом с Егором.
— Милана! — голос Егора стал тише, но в нём появился металл. — Это бабушкино печенье, а ты даже не попробовала.
— Потому что я не люблю! Мне противно и вообще… — она вскочила из-за стола, демонстративно всхлипнула и направилась в свою комнату.
Дверь хлопнула не слишком сильно — скорее, по привычке, чем от настоящего гнева.
Егор остался сидеть за столом. Он смотрел в пустое пространство перед собой, не замечая, как к его ногам подошла кошка и начала обнюхивать упавшее печенье. Что-то в этой ситуации было знакомым, даже слишком знакомым и от того неприятным. И та ситуация из прошлого буквально сразу предстала перед глазами.
Тогда было жаркое утро, пыль висела в воздухе и все вокруг жаловались на духоту. Маленький Егор стоял посреди тёмной прохладной комнаты в бабушкином доме, сморщив нос.
— Вот, угощайся, внучек, мои фирменные печеньки, — бабушка Шура протянула тарелку с ещё тёплым песочным печеньем. Оно пахло сливочным маслом, мукой, чем-то родным и не городским.
Он к ним даже не притронулся. Сделал шаг в сторону, оттолкнул бабушку плечом и зашипел:
— Я не хочу этого! Я хочу «Киндер Сюрприз» или хотя бы шоколадку с орешками.
А это… — он с ненавистью швырнул одну печеньку через всю комнату. Она ударилась о ножку шкафа и раскололась надвое. — Это вообще не вкусно!
Бабушка не вздохнула, не всплеснула руками и не вспылила. Только чуть отвернулась, как будто ветерок по лицу прошёл, а потом взяла его за руку. Тихо, твёрдо.
— Пошли, — сказала она.
— Куда, в магазин? — оживился он.
— Не совсем, — ответила бабушка, уже открывая дверь.
Он вспомнил, как тогда подумал: «Вот и отлично, сейчас купим шоколадку — и можно дальше мультики смотреть».
Но вместо этого они шли всё дальше — через двор, через скрипучие ворота, по сухой земле просёлочной дороги. И так начиналось путешествие, которое он запомнил на всю жизнь.
Коровники находились на самом краю села. До них шли долго, по пыльной дороге, мимо чьих-то дворов, клумб с бархатцами, старых штакетников и чьих-то спящих в теньке под деревьями собак. Егор поначалу шёл бодро — думал, всё это затеяно просто ради вида. Но потом начал уставать. Солнце било в макушку, футболка прилипала к спине, а бабушка всё шагала и шагала вперёд, крепко держа его за руку.
— Бабушка, ну когда мы уже придём?
— Скоро, Егорушка, скоро.
Она звала его так — по-сельски, по-доброму. Он был не против.
Когда они подошли к коровникам, запах ударил в нос физически. Сначала был просто дух жаркого дня, потом — сено, влажная пыль, и, наконец, тот самый навозный аромат, от которого Егор даже заткнул нос.
— Фу, зачем мы сюда пришли? — Он отшатнулся назад, надеясь, что бабушка передумает, но она уже открывала скрипучую калитку.
— Ты же должен понять, откуда берётся то, что ешь, вот и пошли смотреть.
Внутри было темнее, чем на улице. Солнечные полосы лежали на полу, среди них двигались тени больших коров. Они фыркали, переступали с ноги на ногу, кто-то громко мычал. Работницы в платках ставили вёдра, переговаривались, смеялись. Егор вжался в бабушку, но та шагнула уверенно.
— Это вот Мила, — показала она на пятнистую корову. — А это Дуся. Видишь, какое у неё вымя полное? Сейчас доить будут.
— И что с того? – С каким-то раздражением спросил Егор.
— А то, сейчас и ты попробуешь. – Сказала бабушка тоном, не терпящим возражения.
— Что?! — Егор чуть не задохнулся от возмущения.
— Надо нам с тобой молока добыть, хоть стакан. А кто его добудет, если не ты?
Он попробовал возразить, но бабушка уже договорилась с дояркой, и та, смеясь, подсадила Егора на скамеечку, подложила под руку ведёрко и указала на вымя.
— Не бойся, она добрая. Только не щипай — погладь сначала.
У Егора ничего не получалось. Сначала он еле касался, потом дёргал не в ту сторону. Ведро оставалось пустым. Доярка терпеливо объясняла, бабушка подбадривала, а корова лишь фыркала и жевала, будто терпела ребёнка из вежливости. Через десять минут у него всё же получилось: в ведре зазвенела первая капля.
— Вот, видишь? — бабушка сжала его плечо. — Уже почти молочник.
Когда стакан был наполнен, Егор едва держался на ногах от напряжения. Всё это время он молчал, потом вдруг выдал:
— А шоколадка? Или хотя бы Киндер.
— Потом, — мягко ответила бабушка.
Они вышли на улицу. Егор держал в руках наполовину наполненную пол-литровую банку со свежим молоком. Руки были липкими, запах не уходил даже когда они удалились от коровника, настроение было испорчено. Но бабушка не спешила домой.
— Теперь нужны сливки, пошли. – Твёрдо сказала она.
— Ну бабушка… – Попытался канючить Егор.
— Надо же печенье сделать, которое ты выбросил. Без сливок не выйдет.
Он вздохнул и пошёл следом. Сливки бабушка собирала не дома, как он думал, а в соседнем подворье — у тёти Лиды, которая держала мини-цех. Это место напоминало Егорке какой-то музей — всё блестело, но было по-своему чужим, непривычным. Белые халаты, прохлада, металлические бачки, молчаливая чистота. Он оглядывался по сторонам, стараясь не зацепить ничего локтем.
— Тут тебе пока ничего трогать не дадут, — спокойно сказала бабушка, заметив, как он тянется к полке с крышками. — Тут всё строго, но нам на печенье нужна банка сливок. Сейчас тётя Лида нальёт.
Тётя Лида вышла из подсобки и, приветливо улыбнувшись, кивнула бабушке.
— Что, Шурочка, сливок свежих захотелось? — спросила она, прищурившись на Егора. — А это внук твой? Смотри как за год вырос.
— Это он, — кивнула бабушка. — Приехал, а печенье обругал, вот, воспитываю.
— Ох, ну тогда правильно. Угощения — оно ж не из воздуха.
Тётя Лида набрала в литровую банку густые сливки и, прежде чем отдать, провела пальцем по краю и сунула палец Егору.
— На вот попробуй. Без сахара, зато настоящее.
Егор попробовал. Сначала скривился, потом замер и облизал губы. Вкус был странный — не как в креме, не как в йогурте, а как будто просто… настоящий.
— Спасибо, — пробормотал он, не зная, куда деть глаза.
— Пошли дальше, — мягко сказала бабушка. — Осталась курочка.
Курятник бабушки находился за огородом, чуть поодаль. К нему вела тропинка, по которой Егор шёл с неохотой, отстал на два шага, волоча ноги. Он уже предчувствовал запах и был прав.
Когда бабушка открыла дверцу, изнутри повалило тепло, смешанное с пухом, куриным запахом и каким-то влажным духом, от которого хотелось зажать нос. Куры закудахтали, зашевелились, некоторые вспорхнули и уставились на гостей.
— Бабушка, я не пойду, — произнёс он, морщась.
— Пойдёшь, Егорушка, — не повысив голоса, сказала бабушка, протягивая руку. — Яички кто принесёт? Они ж сами в руки не бегут.
— Но тут воняет! – Морщась сказал Егор.
— Воняет безделье, — сказала она, чуть улыбнувшись. — И запах этот — запах труда. Это тебе не супермаркет с освежителем.
Она первой шагнула внутрь. Егор задержался, потом нехотя последовал за ней. Пол был усыпан соломой, между жердями сидели куры, в гнёздах лежали яйца. Бабушка подала ему плетёную корзинку и указала подбородком:
— Собирай, только аккуратно, не разбей.
Он подошёл к первому гнезду, сунул руку, и курица фыркнула, поднявшись. Яйца были тёплыми, гладкими, как мыло. Егор положил их в корзинку, огляделся. В следующем гнезде — ещё пара, и в третьем ещё. Через несколько минут корзинка наполнилась почти до краёв.
— Молодец, — тихо похвалила бабушка. — Теперь самое важное — мука.
— Мы что, пойдём на мельницу? — с подозрением спросил он, поднимаясь с корточек.
— Почти на мельницу – в сарай. Там кое-что покажу.
Сарай был большим и прохладным. Егор вошёл первым, обернулся, ожидая чего-то вроде старого комода. Но бабушка направилась в дальний угол, где в полумраке стояли старые жернова — огромные, тяжёлые, покрытые паутиной.
— Вот, — сказала она, вытирая платком лоб. — Видишь? Это жернова. Ещё прабабкины. Мука раньше на них мололась.
— А они вообще работают? — удивился Егор, разглядывая гигантские каменные круги.
— Да, внучёк, работают. Сейчас я ими не пользуюсь, так как муку купить можно. Я их тебе покажу — чтобы знал. Ну и попробуешь сам как это нелегко.
Она ловко насыпала горсть пшеницы в отверстие в верхнем каменном круге и сначала сама попробовала покрутить. Потом кивнула, чтобы к ней присоединился Егор. Когда он прилагая все свои усилия двигал верхний камень, бабушка присела на ящик, устало выдохнув, а потом продолжила:
— Пшеничку сажают весной. Потом дождей ждать, потом собирать колоски, сушить, молотить. А потом уж — молоть. Не в пакетах же мука рождается.
Егор присел рядом. Смотрел на жернова, а потом — на бабушку. Она сидела молча, чуть покачиваясь, будто вспоминала, как сама в детстве крутила эти круги. Он хотел что-то сказать, но не знал что.
А бабушка вдруг хлопнула в ладони и встала.
— Всё, у нас почти всё есть. Осталась одна мелочь — масло. Вот сейчас взобьём и за тесто примемся.
— Я устал, — пожаловался Егор, потирая плечо.
— Вот и отлично. Значит, всё идёт как надо, — подбодрила бабушка, взяла банку сливок, протянула ему и указала на старую маслобойку. — Садись напротив. Сливки — вон туда. Правильно, а теперь взбивай. Взбивать надо пока масло не получится.
Егор заскрипел ручкой. Механизм оказался не такой уж лёгкий. И в этот момент он впервые за день почувствовал себя взрослым. Не потому что был сильным, а потому что делал что-то по-настоящему нужное.
Летняя кухня пахла теплом и чем-то мучным — будто сама память впиталась в стены. Пока бабушка возилась с дровами, Егор всё ещё сидел над маслобойкой, взбивая густые сливки. Рука ныла, но он не сдавался. Процесс добывания масло казался ему бесконечным, но он решил, что точно не сдастся.
— Ну что, — отозвалась бабушка, оглядываясь, — видишь? Вот и масло – чистое и домашнее, а ведь ты сам сделал.
Он улыбнулся устало. Даже не верилось, что всё это у него получилось. Бабушка кивнула и достала из буфета большую деревянную миску.
— А теперь — тесто. Смотри, вот мука, яйца, сахар и твоё масло. Всё по-настоящему, сейчас будем месить.
Она всыпала муку, положила в неё кусочек масла и добавила сахара, а потом подтолкнула миску к Егору.
— Давай, меси. Только руками, а не ложкой. – Мягко скомандовала бабушка.
— Руками? – Удивился и немного испугался Егор.
— Конечно, тесто только так и чувствуется. А ещё — лучшее настроение передаётся через ладони. – С улыбкой сказала бабушка.
Егор не сразу решился, но всё же окунул руки в холодную массу. Пальцы залипли, мука летела в стороны, сахар хрустел, а масло скользило. Он сжал комок, потом ещё. Тесто не сразу поддавалось, но становилось всё послушнее.
— Вот и хорошо, — подбодрила бабушка. — А теперь раскатываем.
Он с трудом справлялся с деревянной скалкой — тесто расползалось, липло, сбивалось в стороны. Но бабушка не торопила, просто помогала, показывала, как поворачивать, как держать руки.
Когда подошла очередь вырезать формы, она подала ему жестяную звёздочку, зайца, сердечко и даже какую-то странную рыбку.
— Выбирай какой формы будет. Сейчас повырезаешь и потом — на противень.
Егор вырезал одно печенье, потом ещё и старательно укладывал каждую печеньку на противень.
— А теперь — в печь. Я сама поставлю, а ты — иди, умывайся. Сейчас ужинать будем.
Он умывался на улице. Вода была холодной, с металлическим привкусом, капли стекали за ворот футболки. Вдохнув глубже, он поднялся на крыльцо. В этот момент по дому пошёл тёплый, уютный запах — тот самый, запоминающийся на всю жизнь – запах только что испечённого печенья.
Он вошёл когда бабушка уже доставала противень. Горячие звёздочки и сердечки благоухали, золотились, крошки под ними подрумянились. Потом бабушка посыпала чуть-чуть сахарной пудрой сверху.
— Садись, Егорушка, — ласково сказала она, поставив перед ним тарелку. — Только погоди чуток, пусть остынут. А вот и молочко к печенью, то самое, помнишь?
Он опустился на табурет. Взял одну печеньку, обмакнул в молоко и откусил. Внутри всё остановилось. Это было не просто вкусно — это было заслуженно.
— Бабушка… — пробормотал он, запивая.
— Молчи и ешь, — улыбнулась она. — Я всё знаю что сказать хочешь.
Он ел медленно, сосредоточенно, как будто каждый укус запоминал. А потом вдруг вспомнил о той первой печеньке — той, что он швырнул к шкафу.
Он встал, подошёл – она всё ещё лежала там, чуть покосившаяся, с отломанным уголком. Егор поднял её, посмотрел, повернулся к бабушке.
— Прости, — тихо сказал он, опустив глаза. — Я был…
— Маленьким, — закончила она за него. — А теперь — стал немножко взрослее.
Он подошёл, обнял её и вдруг понял, что хочет, чтобы этот день остался с ним навсегда.
***
В дороге Милана обиженно молчала, надув щёки. Печенье в пакете лежало на заднем сиденье, и девочка демонстративно его игнорировала. Егор вёл машину молча, но с лёгкой улыбкой. Он знал, что упрямство — это временно, особенно если рядом будет правильная бабушка.
Когда они подъехали к знакомому дому, из калитки уже выглядывала его мама в платке, с тёплым голосом. Руки всё такие же уверенные. Она подошла к машине и первой наклонилась к Милане.
— Здравствуй, красавица. Как же я рада, что вы приехали. Миланочка, ты же рада?
— Да, — буркнула девочка, не глядя в глаза.
— Заходи, покажу тебе, где у нас кошки спят. Хочешь кошечку? – Стараясь развеселить внучку, сказала бабушка Люба.
— Настоящую? – Тут же спросила Милана.
— Конечно, тут у нас всё настоящее, — подмигнула бабушка.
Егор только кивнул — он знал, что происходит ровно то, что должно.
К вечеру, когда солнце стало ложиться на крыши, Милана уже бегала по двору в резиновых сапогах, наблюдала, как бабушка кормит кур, пыталась подоить козу (которая, правда, упорно отворачивалась), собирала яйца, трогала пшеницу, а потом заглядывала в летнюю кухню, где уже шёл замес теста.
— А можно я сама? — спросила она, протягивая руки.
— Нужно, — кивнула бабушка. — Только руки вымой.
Пока она старательно месила тесто, Егор стоял в дверях, прислонившись к косяку. Он смотрел, как дочка хмурит брови, пытается справиться со скалкой, рассыпает муку, а потом радостно вырезает сердечки и звёзды. Всё было как тогда — только теперь он был тем, кто наблюдает со стороны.
Позже, за столом, когда печенье уже остыло, а в стаканах стояло свежее козье молоко, Милана с видом большого человека откусила свою первую звёздочку.
— Знаешь, — сказала она, причмокнув, — это вообще не похоже на то печенье, что ты утром давал.
— А почему? — спросил Егор, делая вид, что не догадывается.
— Это вкуснее, — произнесла она с важностью. — Потому что мы сами сделали.
Он усмехнулся, поднял брови, хотел было что-то ответить, но промолчал. А потом Милана вдруг взглянула на отца — серьёзно, как взрослая.
— Пап, а это правда, что ты тоже не любил это печенье?
Он кивнул.
— Правда. До того дня, когда моя бабушка показала, откуда берётся печенье.
— Ну и правильно, — сказала она. — Надо всем такое показывать, а не просто так на тарелку класть.
— Может, будешь теперь бабушке помогать? — спросил он, подмигнув.
— Может, — ответила она, зевая. — Если она меня научит всему.
— Научу, — отозвалась бабушка Люба из кухни. — Всё покажу и даже как жернова выглядят.
А утром, когда девочка завтракала молоком и печеньем, она неожиданно сказала:
— Пап, знаешь, это теперь моё любимое печенье.
Он только кивнул, потому что в тот момент знал — бабушкино воспитание работает.
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru