Маша вернулась домой поздно — как обычно. День выдался не особенно тяжёлым, но вымотал, как это часто бывает в жизни тех, кто работает с цифрами и чужими чеками. Бухгалтерия — дело без драмы, но с постоянным фоновым напряжением: где-то не сошлось, где-то просрочили, где-то забыли. Она сняла плащ, аккуратно повесила его на крючок, подошла к окну и, прежде чем включить свет, просто постояла, глядя на тёмный двор, где редкие фонари отсвечивали лужи. Это стало ритуалом — постоять в тишине, дать себе пару минут перед тем, как включится «домашний режим».
Квартира — двушка в ипотеку — была её маленькой крепостью. Не слишком уютной, без дизайнерских решений, но чистой, тёплой, своей. После развода прошло два года, но каждый раз, приходя сюда, Маша чувствовала не свободу, а скорее паузу. Будто она в коридоре между прошлым и чем-то неопределённым, что всё никак не начиналось.
Муж ушёл без скандалов, но и без объяснений. Просто однажды сказал, что «всё иссякло», и собрал вещи. Осталась только кастрюля, которую он почему-то забыл — большая, с потёртыми стенками, в которой раньше они варили борщ на неделю вперёд. Маша не выбросила её — не из сентиментальности, а потому что надеялась, что она когда-то ещё пригодится.
Жизнь после развода уплотнилась. Утром — работа, вечером — готовка, по выходным — отчёты на дом и визиты к маме. Подруги постепенно отдалились: кто замужем, кто с детьми, кто уехал. На мужчин Маша не смотрела. Не потому, что не хотела — а потому что не верила. Не в них самих, а в то, что после тридцати пяти можно начать что-то, не обжигаясь.
Стаса она узнала не сразу. Он стоял у кассы «Пятёрочки», ругался с кассиршей по поводу того, что бананы пробились по акции, а сумма чека вышла не та. Голос был знакомым, и спина, и даже этот жест — схватиться за затылок, как будто от усталости, но на самом деле от раздражения. Только когда он обернулся, Маша узнала.
— Стас? — произнесла она неуверенно, и голос прозвучал так, будто она сама себе не поверила.
Он узнал её сразу. Улыбнулся — тепло, широко, с тем особым отблеском, который бывает у людей, умеющих нравиться.
— Машка! Ни фига себе. Ты не изменилась.
Она смутилась. Не потому, что поверила — просто от неожиданности.
— Ну, разве что я теперь с ипотекой и бухгалтерией, — ответила она, пожимая плечами. — А ты?
Он вздохнул, забрал бананы, вышел вместе с ней на улицу и, начал отвечать:
— Развёлся, работа накрылась, поэтому пока живу как получится. Временно обитаю у друга, но там настоящий ад. Холодильник пустой, диван ломается, а у соседа сверху хомяк сбежал и теперь живёт у нас в кладовке. Так что если увидишь меня с бананом за щекой — знай, я хотя бы не голодный.
Маша засмеялась. Не громко, но искренне. Было что-то в этом его рассказе такое узнаваемое, даже не по содержанию, а по интонации. Сразу вспомнились студенческие посиделки в общаге, где Стас был душой компании — весёлый, немного нахальный, но не злобный.
Они простояли у магазина минут двадцать. Он рассказывал о том, как открыл небольшой бизнес и прогорел, как жена ушла «с айтишником» и как он теперь перебивается случайными заказами. Маша слушала и чувствовала странное тепло — не жалость, нет, а какую-то редкую, почти вымершую форму сочувствия, в которой нет упрёка, только — «я понимаю».
— Если хочешь, можем как-нибудь посидеть где-то, — предложила она почти машинально, уже думая, что он вежливо откажется.
Но он вдруг посмотрел на неё серьёзно, как будто долго обдумывал, и сказал:
— А может сегодня? Мне правда не хочется туда возвращаться. Я вообще, честно, на грани. А мы могли бы просто посидеть, поговорить. Я даже готов просто у двери, если тебе неудобно в гости звать.
Она помолчала, подумала. Внутри что-то напряглось — не страх, но осторожность, а потом сказала:
— Ну, заходи. У меня макароны и холодный борщ и кота нет, так что без претензий.
Он засмеялся.
— Звучит как идеальный вечер.
Маша сама не заметила как это невинное приглашение в гости переросло в предложение остаться у неё. Первые пару дней Стас вёл себя идеально. Он мыл за собой кружки, приносил с работы пельмени в акционной упаковке и, уходя в ванную, спрашивал, можно ли воспользоваться её шампунем. Маша даже удивлялась: она готовилась к неловкости, к бытовым «стычкам», к тому, что кто-то будет «жить не так», как она привыкла. Но он оказался вежливым, лёгким в общении, даже каким-то аккуратным. Он не распахивал холодильник без разрешения и не спрашивал, почему у неё на полке в прихожей лежит бумажный журавлик с пыльной надписью «удачи».
— Это откуда? — спросил он однажды, заметив журавлика, пока обувался.
Маша пожала плечами.
— Не помню, кажется, в студенчестве кто-то сделал, а может, сама. Он там просто лежит как будто охраняет вход.
— Ну, тогда пусть охраняет, — кивнул Стас и аккуратно поставил журавлика обратно.
Маша работала из офиса, Стас, как выяснилось, занимался какими-то проектами «на фрилансе». Утром он уходил в коворкинг. От Стаса Маша узнала, что это такое пространство, где можно временно арендовать рабочее место. Стас говорил, что это удобнее и выгоднее, чем снимать офис. Возвращался он ближе к вечеру, иногда с пиццей, а иногда с пакетом мандаринов. Он шутил, рассказывал байки, клал ей в карман куртки конфеты с записками вроде «Тебе на кофе, бухгалтер волшебный». И в этих жестах не было навязчивости — наоборот, лёгкая, ироничная благодарность.
Прошла неделя, а потом и ещё одна. Однажды он не ушёл в коворкинг, сказав, что плохо себя чувствует. Потом говорил, что выцепил какой-то жирный проект и работает из дома. А потом стал жаловаться, что у него отвалилась флешка, и ноутбук «не тянет нужные для работы программы». И Маша пусть не сразу, но почувствовала: он начал наглеть. Не как человек, которому здесь просто удобно, а как тот, кто уже считает эту территорию своей.
Началось с того, что он убрал в шкаф её вьетнамки, сказав: «А чего они тут в ноябре?» Потом передвинул сахарницу на другую полку, аргументируя: «Так удобнее — сразу у плиты». Потом начал покупать продукты без спроса, кладя в холодильник кетчуп, который она никогда не ела, и укроп, который у неё вызывал аллергию.
Она пыталась не придавать значения – подумаешь какие мелочи, он ведь не лезет в душу. Просто немного освоился. Но всё равно чувствовалось — квартира изменилась. Больше не было тишины, к которой она привыкла. Телевизор теперь работал фоном, даже когда никто не смотрел. Кресло у окна — её привычное место для отдыха с чашечкой чая — теперь чаще было занято. И самое странное: Маша поняла, что стала ждать, когда он уйдёт хотя бы на полдня, чтобы просто побыть одной.
Когда она осторожно намекнула, что может быть, он уже немного восстановился и, может быть, пора искать себе жильё, Стас не обиделся. Он рассмеялся, как будто это шутка.
— Да ты что, Маш, да я тебе должен ещё тысячу вечеров с пельменями и шутками. Я же тут как гость, ты что. Я скоро, просто проект надо добить, деньги вот-вот упадут.
Она кивнула, но внутри что-то кольнуло. Потому что фраза «я скоро» прозвучала как «никогда».
Всё окончательно рухнуло в день, когда она пришла с работы и увидела, что её любимый плед — тот, что остался после развода, единственный предмет, который не ассоциировался с болью — теперь лежит на полу, под ногами Стаса, и на нём крошки от чипсов.
— Это что такое? — начала она, стараясь не сорваться. — Это мой плед и я не люблю, когда он на полу.
Стас отреагировал легко.
— Серьёзно? Прости, я просто кино смотрел, а он такой мягкий, ногам приятно. Всё, сейчас стряхну, не кипишуй, Маш.
И вот это «не кипишуй» ударило больнее, чем плед, лежащий на полу. Потому что за ним стояло: «Это теперь и мой дом, а ты просто немного слишком напрягаешься».
Пятница, которую Маша раньше ждала с радостью, теперь вызывала лёгкое напряжение. Раньше это был её вечер: ароматические свечи, кино на ноутбуке, тишина и тот самый зелёный чай с жасмином, который она бережно заваривает в любимом пузатом чайнике. Но теперь по пятницам дома был Стас — на весь день. Он мог заказать пиццу без предупреждения, звать её смотреть сериал, который она не любит, или, что хуже всего, устроить «вечер анекдотов» с банкой пива.
Маша не спорила. Не потому, что боялась, а потому что всё ещё чувствовала: отказ будет воспринят как грубость, как предательство человека, которому она помогла. Он ведь не просил — он просто появился в нужный момент, и она сама пустила. А теперь как будто не имела морального права просить уйти.
В один из таких вечеров, когда она всё же осмелилась тихо сказать, что хотела бы немного побыть одна, Стас рассмеялся:
— Маш, да ты как кот – любишь по углам сидеть и не шевелиться. А я тут, знаешь, как батарейка – заряжаю. Не гони меня, а то снова к хомяку в кладовку вернусь.
Он сказал это с улыбкой, но в глазах мелькнуло нечто скользкое, цепкое. Как будто он проверял её границы и в очередной раз убеждался: границ нет.
Однажды она пришла домой раньше и застала его на балконе. Он разговаривал по телефону. Не заметив её, говорил быстро, уверенно:
— Да я у Машки живу. Ну а что? Она нормальная, тихая, сама позвала. Ещё и жратву иногда варит пока на ноги встаю — грех жаловаться.
У Маши похолодело в груди. Не от слов, а от интонации – какой-то легкомысленной и пренебрежительной. Словно речь шла не о ней, а о некоем временном удобстве. Она вернулась в прихожую, пошумела ключами, чтобы дать ему шанс «начать сначала». Он зашёл с балкона, как ни в чём не бывало, и сказал:
— О, ты сегодня рано, а я тут только воздухом дышал. Кстати, купил сыр, тот, с плесенью. Ты вроде не любишь, но я — обожаю, поэтому придётся потерпеть запах на кухне.
Она улыбнулась чисто механически. Потом закрылась в ванной и села на край ванны. Смотрела в плитку, будто там мог быть какой-то ответ. Почему она не может сказать прямо? Почему снова молчит, как тогда, когда муж уходил? Почему проглатывает даже то, что явно неприятно?
Ответ был где-то на грани между одиночеством и жалостью. Она не любила Стаса, но он был активный – шутил, приносил шум в её молчаливую, слишком правильную жизнь. И в этом шуме иногда было легче дышать, хотя и стало тесно.
Через пару дней он начал интересоваться её работой.
— А у вас там премии бывают? — спросил он, отхлёбывая чай. — Или только «большое спасибо» на Новый год?
Маша прищурилась, не поняв, к чему это.
— Бывают, но маленькие. А почему спрашиваешь?
Он пожал плечами.
— Да так. Просто интересно, насколько у тебя стабильный доход. Может, вдвое выше, чем у меня, а я и не в курсе. Ладно, шучу.
Она снова не ответила. Но на следующий день заметила, что он зашёл в её комнату и заглядывал в кошелёк, забытый на тумбочке. Не рыскал, а просто открыл — будто невзначай. И когда заметил, что она стоит в дверях, сказал без стеснения:
— У тебя купюры как в музее или только из банка – так приятно хрустят.
Маша сдержала раздражение, просто повернулась и ушла. Но в груди начало разрастаться чувство: как будто кто-то незаметно отодвигает стены её жизни и вселяется туда, как в пустующую квартиру.
Маша никогда не считала себя особенно проницательной – она была скорее внимательной. В бухгалтерии это важно, ведь одно неверное число — и можно завалить отчётность всей компании. И вот эта привычка к деталям неожиданно проявилась и в личной жизни.
Она стала всё чаще замечать мелочи и дома. Сначала — просто на уровне ощущения. Например, Стас говорил, что «еле наскребает» на проезд, но при этом пару раз она видела в мусоре упаковку от дорогих сигарет. Или рассказывал, что заказов «почти нет», но как-то вечером принимал звонок и говорил: «Да, завтра в салон к двенадцати, не раньше. Пусть на месте решают, я не буду по фото утверждать.»
— В какой салон? — осторожно спросила она, когда он положил трубку.
— Ой, да это по старой знакомой. Салон красоты у подруги и я когда-то помогал с сайтом. Всё вяло, не бери в голову.
Она и не брала, но запомнила.
На кухне у неё стоял старый планшет — почти нерабочий, со сбитым временем. Стас однажды подключился к нему через Wi-Fi, когда его телефон «тупил». Через пару дней Маша, разбирая папки, случайно наткнулась на историю браузера. Стас искал аренду квартир в другом районе, и не самых дешёвых. Читал форумы, где обсуждали «психологию содержанок» и «манипуляции в отношениях». Один запрос был особенно странным: «Как мягко съехать от одной бабы к другой, не поссорившись».
Маша долго смотрела в экран и сначала не верила. Потом смеялась, а потом — почувствовала, как в груди встало что-то тяжёлое, не пуская воздух.
Она не сказала ему ни слова и просто продолжила наблюдать. Он всё чаще уходил «на встречи», приходил поздно, иногда с запахом чужих духов. Говорил, что «засиделся с клиентом». Маша только кивала, но внутри у неё постепенно поднималось то, что она долго не признавала — злость. Но не яркая, не истеричная, а спокойная, чистая, почти ледяная. Та, что приходит не от обиды, а от ясного осознания: тебя используют.
Поздним вечером, когда он спал в комнате, а она мыла посуду, зазвонил его телефон. Экран загорелся — Маша не хотела смотреть, но взгляд сам упал на имя: «Оксана (дом)». Через пару минут — ещё один звонок: «Таня (двушка)».
Она ничего не тронула. Но в памяти всплыло: у него был такой же стиль общения со всеми — чуть нежный, чуть заигрывающий, с ноткой обаяния и лёгкой жалости. Как будто он сам — вечная потеря, которую хочется прижать к груди.
И тогда Маша решилась. На следующий день она создала левый аккаунт в соцсети –простая аватарка, пара постов. А потом нашла в поиске Стаса. Он был в друзьях у нескольких женщин. Они были разные: одна — визажистка, другая — экономист, третья — какая-то актриса из низкобюджетных роликов. У всех — лайки от него, комментарии в духе «моя ты нежная», «соскучился по разговорам», «а помнишь нашу прогулку в марте?»
Маша листала и чувствовала, как внутри поднимается не боль, а отвращение, причём не к себе — к нему. Потому что стало очевидно: он играл не только с ней. Он играл всегда и сразу с несколькими. Он не жил у неё из-за бедности, а потому что так проще, дешевле и потому что так — выгодно.
Поздним вечером она вернулась домой с работы. Он, как обычно, лежал на диване, щёлкал пультом.
— Маш, ты чего такая серьёзная? — спросил он, не отрываясь от экрана. — Тебе бы комедию какую посмотреть, а то с кислой миной на тебя смотреть неприятно.
Она подошла ближе и села напротив. Впервые за всё это время посмотрела прямо на него, не отводя глаз:
— Стас, а сколько женщин у тебя одновременно? Две, три или больше?
Он застыл от услышанного так, что даже пульт выпал из рук.
— Ты о чём вообще?
— Оксана, Таня, ещё какие-то проекты, встречи, салоны. Ты живёшь здесь не потому, что тебе негде, а потому что тебе удобно. Потому что ты умеешь вызывать жалость. Потому что ты знаешь, как обаянием завуалировать паразитизм.
Он открыл рот, потом закрыл и попытался усмехнуться. Сказать что-то в духе: «Ну ты подруга и загнула», но у него не вышло. Маша уже не была той, кто пригласила «погреться» — она стала кем-то, кто прозрел.
— Ты уедешь, Стас, причём завтра же. Без истерик и сцен – просто соберёшься и уйдёшь. Или я сама попрошу участкового объяснить тебе правила аренды.
Он молчал, а потом встал и пошёл в комнату, где стал громко хлопать ящиками комода. Маша отправилась на кухню пить чай. Ненадолго появившись в дверном проёме он только сказал:
— Ты ничего не поняла, я тебе вообще тепло дал. А ты не оценила.
Маша решила в этот раз не молчать.
— А я теперь хочу обратно в своё одиночество. Потому что в нём, по крайней мере, нет вранья, — сказала она и вышла из кухни, не дожидаясь ответа.
На следующее утро Маша проснулась раньше обычного. Дом был тихий, как в те дни до Стаса – чайник стоял на плите, на полу не валялись рюкзаки, и даже воздух казался чище. Она прошла по коридору босиком, нащупывая пальцами рук стену — ей нужно было ощутить, что стены снова её. Что ничто и никто не раздвигает их без разрешения.
На кухне она застала странную картину – Стас сидел в куртке, с чашкой кофе, рядом — его рюкзак, наполовину расстёгнутый. Он молчал. Не был ни злым, ни мстительным, а просто сидел, как человек, который внезапно понял – он ошибся в адресе.
— Я ухожу, — сказал он, не поднимая глаз. — Не бойся, без скандалов. Только можно один вопрос?
Маша молча присела напротив, утвердительно кивнув в ответ.
— Почему ты пустила меня? Ведь я не просился.
Над ответом она думала долго, взвешивая не то, что сказать, а то, что вообще имеет смысл говорить.
— Потому что ты был знакомым лицом в чужом городе. Потому что мне было одиноко и потому что ты был удобным заполнением пустого места. Только я поздно поняла, что иногда пустое — лучше, чем фальшивое.
Он кивнул и вдруг — усмехнулся.
— Ты думаешь что ты первая? Или последняя?
— Нет, — спокойно ответила она. — Я думаю, что я — последняя, с которой у тебя это сработало.
Он встал, закинул рюкзак на плечо, повернулся к двери и на пороге вдруг бросил:
— Не надейся, что ты мне что-то испортила. У меня всё будет нормально, потому что есть запасные варианты.
Маша ничего не ответила. Только смотрела, как за ним закрывается дверь – медленно, почти лениво.
Через неделю она наконец решилась — и открыла тот самый анонимный аккаунт, с которого когда-то следила за его страницей. Написала одной из девушек, с которой он переписывался. Сначала та не ответила, а потом, неожиданно, пригласила на встречу.
В кафе, где пахло корицей и каким-то сладким сиропом, за столиком сидела эффектная женщина лет тридцати пяти с идеальным макияжем. Она смотрела на Машу с интересом и без подозрения.
— Вы ведь про Стаса? — спросила она, открывая меню. — Я ждала, что кто-то объявится. Он жил у меня в прошлом году. Всё почти слово в слово, как у вас. Потом — исчез оставив записку и неоплаченные счета. Ещё и ноутбук прихватил, если честно.
Маша не дрогнула.
— Он сказал, что у него есть «запасные варианты».
Женщина рассмеялась, коротко и резко.
— А он не знал, что я в органах работаю. Точнее работала когда-то, но знакомые остались. Знаешь, как смешно было, когда я показала ему документы на его настоящую фамилию? Он оказывается из другой области. А ещё его мать недавно подала заявление на розыск — он у неё жил, брал деньги, потом исчез.
Маша слушала и чувствовала, как по спине пробегает холодок. Не страх, а почти детективное изумление: насколько далеко может зайти обычная история о «временно пожить».
— Он снова появится? — спросила она, не глядя в чашку.
— Может да, а может и нет. У него таких адресов десятки. — Женщина взяла трубочку и размешала лимонный сироп в кофе, — Но если появится, дай знать. У меня на него есть маленькое административное дело. Пока, конечно, не уголовное. Но если фактов накопится — посмотрим.
Маша вернулась домой поздно. Дома было приятно тихо, как раньше. Она села в кресло у окна, укуталась в тот самый плед и впервые за долгое время почувствовала не пустоту — а пространство. Своё, не защищённое от чужого, а просто свободное от него.
Она не жалела, что впустила Стаса, и не жалела, что выгнала. Это был опыт и теперь она знала точно: доброта без границ — опасна. Но прощение без слабости — сила.
Она взглянула на бумажного журавлика, который всё ещё лежал на своём месте.
— Охраняй, — шепнула она, улыбаясь. — Но если кто ещё сунется — клюй.
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru