В квартире пахло пыльными цветами, воском от свечей и чем-то лекарственным — будто сама тишина здесь была настоянной на слезах, корвалоле и недосказанности. Последние гости ушли всего полчаса назад, и сразу стало ясно: шум — это было единственное, что хоть как-то держало. Вот и помянули они дочь и жену на 9 дней. Теперь же всё вновь напоминало о ней — не вслух, а как будто внутренним эхом, отражающимся от каждой чашки, от пледа на диване, от штор с потёртыми краями, которые Алёна так любила.
Анна Львовна сидела на кухне, держа в руках чашку с давно остывшим чаем. В глазах её не было слёз — не потому, что боль прошла, а потому, что внутри всё иссохло. За последние недели она выплакала столько, что теперь даже плакать стало роскошью. Напротив неё, в дверном проёме, молча стоял Игорь. Щёки небритые, глаза красные, руки в карманах. Он хотел что-то сказать — может быть, предложить ещё чаю, может быть, просто спросить, как она, но язык не шевелился. Всё казалось лишним.
Из комнаты раздался тихий, нерешительный голос:
— Пап, а мама теперь в небе, да?
Это спрашивал Тимоша, шестилетний мальчик с серьёзными глазами и привычкой прятаться за дверными косяками, когда в доме становится слишком тихо.
Игорь обернулся, шагнул к сыну и аккуратно присел рядом, не притягивая к себе, не обнимая — он уже знал, что сейчас Тиме не нужен крепкий захват, а необходимо только присутствие рядом.
— На небе. — мягко ответил он. — Но в сердце тоже. И в твоих рисунках.
Мальчик кивнул, задумчиво всматриваясь в рисунок на обоях, будто ища в них хоть одну знакомую черту маминого лица.
Анна Львовна ничего не сказала. Она смотрела на Игоря так, словно между ними были не просто километры чуждости, а целая война, в которой каждая минута мира казалась подозрительной.
— Я уложу его спать, — тихо сказал Игорь, поднимаясь.
— Укладывай, — коротко ответила Анна Львовна.
Когда дверь детской закрылась, Анна Львовна осталась одна. Точнее — вдвоём с чувством, которое разъедало изнутри: не просто горе, а ярость и злость. Не на него, не на Бога даже — а на всё это. На несправедливость, на бессилие, на то, что дочь ушла, а он, зять, остался. На то, что теперь она должна каждый день смотреть в его лицо и вспоминать — как Алёна, смеясь, обнимала его за плечи, как смотрела на него влюблённо, как не слушалась, как уезжала к нему, не дожидаясь её благословения.
Она встала, медленно подошла к раковине, вылила чай, промыла чашку до скрипа. Каждый её жест был выверен, почти злой в своей аккуратности — как будто контроль над посудой мог вернуть контроль над жизнью.
Наутро всё началось с молчаливой перестановки: Игорь убрал с балкона вещи, которые давно просил выбросить, Анна Львовна сложила полотенца в шкаф по-своему, передвинула стул на новое место. Они не спорили, но каждый делал то, что считал «правильным», будто невидимой чертой отмечая границы своего существования.
Тимоша проснулся раньше обычного, на цыпочках подкрался к кухне и заглянул внутрь.
— Бабушка, а можно сегодня сделать блинчики с тобой, как мы с мамой делали?
Анна Львовна сжала губы. Её сердце дрогнуло. Она наклонилась, провела рукой по его растрёпанным волосам.
— Конечно, можно, милый. Только муку тебе достанет папа. Она теперь высоко.
Игорь уже стоял в дверях. Он всё услышал. И молча подошёл к шкафу.
Он с самого начала был чужим — и дело было не в его происхождении, не в фамилии, не в том, что он приехал «непонятно откуда». Просто Анна Львовна знала: бывают мужчины надёжные, солидные, с правильной осанкой и аккуратной папкой в руках, и бывают вот такие, как Игорь — в джинсах, с неуловимым оттенком неуверенности, с простыми словами вместо правильных фраз. И когда Алёна впервые привела его домой, она — мать — сразу всё поняла. Или ей казалось, что поняла.
— Мам, это Игорь, — сказала тогда Алёна, сияя. — Он работает инженером на заводе, помнишь я рассказывала?
Анна Львовна поджала губы, кивнула в сторону гостиной.
— Проходите, раз пришли.
Она даже не предложила чаю, потому что решила, что слишком рано быть гостеприимной. Хотела посмотреть, как он себя поведёт. Но Игорь был вежлив и спокоен, не глуп, даже сказал что-то шутливое про ремонт в её прихожей, и Алёна рассмеялась. И всё бы ничего, но именно это и укололо сильнее всего: её дочь смеялась — не просто из вежливости, а с теплом. С настоящим чувством. Не для матери, а для него.
С тех пор за каждым визитом Игоря следовала растущая холодность. Ни одна его попытка «угодить» — ни букет, ни просьба помочь по дому, ни звонки — не приносили плодов. Он не раздражал напрямую, он просто не был тем, кого Анна Львовна представляла рядом с дочерью.
А теперь он сидел напротив, на той же кухне, где всё начиналось, где Алёна когда-то наливала чай. Только теперь чай разливала по чашкам она — без улыбки, без слов, будто по инструкции. Игорь взял кружку и сухо поблагодарил. Тимоша завтракал медленно, ковыряя омлет.
— Ты вчера картошку купил? — спросила Анна Львовна, не поднимая взгляд от стола.
— Купил. Она в коридоре. Забыл на кухню принести, извините. – Будто оправдался Игорь.
— И молоко забыл, — ровно заметила она.
— Вы не просили. — Голос Игоря стал чуть жёстче.
— А ты сам не видишь, что его нет? – Раздражённо, но тихо бросила Анна Львовна.
Пауза зависла плотная. Тимоша замер и положил вилку.
— Тимоша, иди пока почисти зубы, — сказал Игорь, стараясь говорить мягко, но в голосе чувствовалось, что он сдерживается.
Мальчик кивнул и вышел, захлопнув за собой дверь чуть громче, чем надо.
— Мы так долго не протянем, — первым нарушил тишину Игорь. — Это невозможно — жить вместе и вести себя так, будто мы квартиранты, терпящие друг друга.
— А ты думал, что я буду тебе блины печь и петь колыбельные? — холодно бросила она. — Ты хоть представляешь, каково это — каждое утро видеть того, кто остался вместо моей дочери?
Эти слова были как плеть. Игорь побледнел. В глазах вспыхнуло нечто, чего он раньше не показывал — боль, горечь, что-то похожее на обиду.
— Я тоже её потерял. Вы забыли об этом? – Сверля тёщу взглядом, спросил Игорь.
— Нет, я не забыла, — прошептала она. — Я просто не понимаю, почему она выбрала именно тебя. Почему ты, а не кто-то, кто смог бы…
Анна Львовна осеклась на полуслове.
— Что? Уберечь? — Он поднялся из-за стола. — Я тоже спрашиваю себя это каждую ночь. Я дал ей всё, что мог. А теперь — остался один с ребёнком и с Вами. Не надо меня добивать.
Он ушёл в комнату и тихо прикрыл дверь. Анна Львовна осталась одна. Стол был накрыт, как для семьи, но ни одного настоящего родного человека за ним не было.
Квартира дышала тишиной. Не гнетущей, как в первые дни, а той, в которой будто бы что-то зрело. Иногда шаги Тимоши по коридору казались слишком громкими, иногда чайник слишком долго кипел, иногда Анна Львовна долго смотрела в окно, будто ждала сигнала — откуда угодно, только не изнутри.
На третий день после ссоры Игорь убирал вещи в шкафу. Тёплые свитера, сложенные Алёной, носки с вышивкой, которую она считала милой, старые футболки. Он не мог выбросить ни одной — всё в них пахло ею. Он прижал одну кофту к лицу, вдохнул, и внутри что-то кольнуло.
Потом он открыл маленький комод возле её стороны кровати. Там были духи. Те самые, которые она использовала всегда. У них был терпкий, чуть ванильный запах, с каким-то особенным, тёплым послевкусием. Когда-то она шутила, что если он забудет, как она пахнет, пусть просто откроет крышку. Он забыл, как тогда рассмеялся. Забыл, как поклялся, что такого не забудет никогда.
Он поставил флакон на край тумбочки и долго смотрел на него. Потом пошёл на кухню.
Анна Львовна сидела за столом, перебирая какие-то бумаги — скорее из привычки, чем по делу. Когда он вошёл, она бросила взгляд, но не сказала ни слова.
— Анна Львовна, можно вас на минуту? — Игорь говорил тише, чем обычно.
Она удивилась. Его голос не звучал натянуто или сухо. Он был мягким и каким-то настоящим. Она посмотрела на него внимательнее и, не говоря ни слова, встала. Он провёл её в комнату.
На кровати аккуратно лежали вещи Алёны.
— Я начал раскладывать, как мог. Если вы хотите, — он запнулся, — вы можете выбрать, что вам ближе, и оставить себе.
Анна Львовна не подошла сразу. Постояла на пороге. Внутри что-то защемило. Так, как защемляет только от узнаваемых складок на рукавах, от футболки, которую ты дарила на Новый год, от того, как она клала расчёску рядом с подушкой. Она медленно подошла к комоду. Духи стояли на виду. Она взяла их в руки, открыла крышку и вдохнула. Потом медленно закрыла глаза.
— Она пахла ими, когда уходила замуж, — прошептала она. — Я тогда подумала, что они слишком резкие. А теперь только по этому запаху могу понять, что она здесь была.
Игорь не двигался. Он не знал, можно ли подходить, обнять, сказать хоть что-то.
— Спасибо, что не выбросил, — сказала она чуть громче. — Я боялась, ты всё уберёшь, как будто так легче жить.
Он чуть покачал головой.
— Я не могу. Я сам каждый раз, когда захожу, будто слышу, как она говорит что-то за спиной.
Они замолчали. Но в этой тишине не было злости. Только печаль – тихая, как тонкий снег за окном.
Анна Львовна села на край кровати. Положила флакон духов на ладонь. И неожиданно произнесла:
— Знаешь, я раньше думала, что она прячется у тебя от меня. А теперь понимаю — она просто уходила туда, где её любили по-своему. Не как я. Не так строго, не так навязчиво. – Каким-то равнодушным тоном сказала Анна Львовна.
— Она вас любила. Всегда говорила, что хочет, чтобы вы гордились ею. – Сказал Игорь и опустил взгляд.
— А я всё искала повод не гордиться, — с грустью сказала Анна Львовна. — Всё смотрела, как ты её не так ведёшь, не туда тянешь, не тем становишься.
Она замолчала. Он стоял рядом. И в этой тишине родилось то, что не было сказано годами. Не примирение — нет. Но сближение.
Она аккуратно поднялась и сказала почти шёпотом:
— Завтра, если ты не против, я покажу Тимоше альбом, где она ещё маленькая. Ему нужно знать, какой она была.
— Я не против. Спасибо вам. – Спокойно ответил Игорь.
Она кивнула и пошла к выходу. Перед дверью остановилась:
— Игорь, не называй меня на «вы» только из вежливости. Я не начальник.
Он едва заметно улыбнулся.
— А как вас называть? – удивился Игорь.
— Пока начни по имени, просто Анна Львовна. А дальше как получится.
Тимоша проснулся рано — даже раньше, чем обычно. Сначала тихо сидел в своей комнате, раскрашивая фломастерами что-то на обороте коробки из-под хлопьев, потом, когда в доме стало чуть теплее от первых шагов сближения взрослых, выскользнул в коридор и подкрался к кухне.
Анна Львовна стояла у плиты. Она резала яблоки тонкими ломтиками, укладывая их на дно формы. Давно обещала самой себе, что больше не будет печь шарлотки, потому что запах слишком отчётливо напоминал о тех временах, когда Алёна стучала ложкой по столу и говорила: «Мам, ну когда уже будет готово?»
— Бабушка, — Тимоша появился на пороге и замер, — а мама правда была ангелом?
Анна Львовна обернулась. На секунду ей показалось, что голос дочери прорезался в этой кухне, а не мальчишеский — такой же нежный, чуть охрипший после сна.
— Почему ты так думаешь? — спросила она, укладывая последний ломтик в форму.
— Ну, папа говорит, что она на небе. И что она всё видит. Это же как ангел, да?
Анна Львовна села на табурет. Подозвала его ближе. Он подошёл, прижался боком.
— Мама у тебя была настоящая. Просто настоящая, но добрая очень и честная. Даже если ей было страшно — она улыбалась. А знаешь, когда она была маленькой, она боялась темноты и просила меня рассказывать сказки перед сном.
— А какие? — глаза Тимоши вспыхнули любопытством.
— Придуманные. Про слонёнка, который боялся грома, и про кошку, которая жила на крыше и искала друга. Хочешь, я тебе тоже расскажу?
Он кивнул так, будто боялся, что если кивнёт не вовремя, всё исчезнет. Анна Львовна достала старую книжку с мягкими страницами, потрёпанную на уголках — ту самую, которую Алёна прятала под подушкой до школы.
Когда с работы пришёл Игорь, они уже сидели в комнате. Тимоша лежал на диване, накрывшись пледом, и слушал, как голос бабушки ведёт за собой по сказке. Игорь хотел что-то сказать, но остановился. Постоял в дверях, потом прошёл на кухню. Достал две чашки, заварил чай, достал мёд — не потому, что хотел угодить, а потому что понял: им троим придётся учиться быть вместе. Не как раньше, а хотя бы как получится.
Когда Анна Львовна вышла из комнаты, он протянул ей чашку.
— Спасибо что рассказали ему — тихо сказал он. — Я иногда не знаю, что говорить.
— Это нормально, — ответила она, присаживаясь. — Мне тоже непросто. Но он же не виноват. Он остался без мамы. А я — без дочки. Мы с тобой должны не забыть, кто теперь у нас остался. И ради него хоть как-то держаться.
Игорь кивнул.
— Я знаю, что вы меня не приняли. И, может, никогда не примете. Но я хочу, чтобы вы знали — я не брошу Тимошу. Никогда.
Анна Львовна посмотрела на него с тем выражением, которое нельзя назвать ни теплом, ни раздражением. Оно было новым. Как будто она впервые увидела в нём не просто мужчину из прошлого Алёны, а отца мальчика, который только что слушал её сказку и улыбался сквозь слёзы.
— Я это вижу, — тихо сказала она. — Только, Игорь, не говори мне пафосных слов. Делай. Доказывай действиями. А говорить можешь потом. Если всё получится.
Он слабо улыбнулся.
— Договорились.
В тот вечер Тимоша показал им свой рисунок. Там была вся их семья: он, мама с крыльями, папа и бабушка. Они держались за руки. Только у бабушки лицо было сердитое.
— А почему ты так нарисовал? — спросила Анна Львовна, не обидевшись, а искренне удивившись.
— Потому что ты всегда на меня так смотришь. Но я знаю, что ты не злая. Просто строгая. А мама говорила, что ты добрая внутри. Только прячешь.
Анна Львовна не нашлась, что сказать. Она только погладила мальчика по голове. А потом — впервые за все эти недели — сама, без просьбы, подошла к Игорю и сказала:
— Завтра, если хочешь, можешь съездить за продуктами один. Я побуду с Тимошей. Мы закончим сказку. У нас там как раз лев потерял голос. Надо помочь ему найти.
Книжный шкаф в комнате Алёны остался нетронутым. Анна Львовна как-то мимоходом сказала, что не хочет его разбирать — «там всё, как она оставила, пусть пока так будет». Игорь не спорил. Он сам не мог заставить себя даже дотронуться до корешков книг, которые она перечитывала по два раза, оставляя закладки из чеков, билетов и даже обрывков от упаковок конфет.
В тот день он искал медицинскую книжку — нужно было записать Тимошу к стоматологу. В папке с документами были квитанции, страховки, рецепты и тонкий листок бумаги, аккуратно сложенный пополам. На нём — почерк Алёны.
Он сразу узнал его. Ноги словно подкосились, он сел прямо на пол, развернул лист.
Мама, Игорь… Если вы когда-нибудь читаете это — значит, я не успела сказать вам, как сильно вас люблю.
Пожалуйста, не ссорьтесь. Не теряйте друг друга. Мне бы очень хотелось, чтобы вы были не чужими, а теми, кто сможет держаться вместе. Ради Тимоши.
Он вас обоих любит. И вы — его единственные. Не отталкивайте друг друга.
У вас получится. Я в это верю.
Записка без даты. Почерк чуть торопливый. Видимо, писала ночью. Может быть — когда почувствовала, что всё идёт не так. Или просто на всякий случай. Алёна всегда была такой – в ней сочеталась тревожность и бесконечная забота, наивность и сила.
Игорь сидел на полу, сжимая лист дрожащими пальцами. Потом аккуратно положил его обратно в папку, но через минуту снова достал — будто не верил, что прочитал правильно.
Он встал, прошёл на кухню, где Анна Львовна тихо листала журнал — не читала, а просто перелистывала, чтобы занять руки.
— Извините. — Игорь остановился у стола. — Я нашёл кое-что. Это вам нужно видеть.
Она насторожилась, но взяла протянутый лист. Читала долго. Слишком долго. Казалось, что каждую строку перечитывает по нескольку раз. В какой-то момент пальцы задрожали, и она прижала бумагу к груди, словно так могла снова обнять свою девочку.
— Она писала это для нас? — шёпотом спросила она.
— Думаю, да, — так же тихо ответил он. — Не знаю когда. Но, наверное, она понимала, как будет трудно. И надеялась, что мы сможем.
Анна Львовна отложила лист, потёрла глаза ладонью. Потом встала и подошла к подоконнику. Постояла, молча глядя в окно.
— Ты знаешь, — сказала она после долгой паузы, — я ведь всё думала, что она жила между нами. То есть я — с одной стороны, ты — с другой, а она где-то посередине. И вечно пыталась нас помирить. А теперь, когда её нет, только и понимаю, что мы оба — по разные стороны от боли. А Тимоша теперь посередине. Как раньше Алёна.
Игорь опустил глаза.
— Я не умею просить прощения красиво. Но, если вы позволите, я бы хотел просто жить с вами честно. Без этих стен. Не ради себя — ради него.
Анна Львовна обернулась. Посмотрела на него внимательно — по-настоящему. Не как на неудачника, который увёл её дочь, не как на вечно виноватого, а как на мужчину, который остался. Который держится. Который — отец её внука.
— Я позволю, — тихо сказала она. — Только, Игорь, не брось. Ни его, ни себя. Ни меня. Мы теперь, как-никак…
Она не договорила. Слова застряли. В горле, в сердце, в прошлом.
Он кивнул.
— Не брошу.
Она аккуратно свернула записку Алёны, положила в коробочку из-под чая и убрала в шкаф.
— Пусть будет рядом, — сказала она. — Будто её голос пусть напоминает. Что мы всё ещё здесь. Вместе.
***
Они только начали дышать в одном ритме, без острых углов, когда случилось то, чего никто не ждал. Обычное утро: Тимоша собирался в садик, Игорь завязывал ему шнурки, Анна Львовна пошла в аптеку — у неё закончились таблетки для сердца. Она не стала ничего говорить, просто бросила: «Прогуляюсь. Воздух нужен», и вышла.
А потом зазвонил телефон. Игорь взял трубку, ожидая услышать голос фармацевта, просящего забытый Анной Львовной рецепт. Но вместо этого услышал:
— Это скорая. Вы Игорь Гришин? Вашу женщину, женщину в возрасте доставили в приёмный покой. На улице потеряла сознание. Приезжайте, пожалуйста.
Он выронил телефон. Тимоша, сидящий на пуфике, испуганно спросил:
— Пап, что случилось?
— Бабушке стало плохо. Надо ехать.
***
В больнице всё пахло хлоркой. Анну Львовну положили в палату для наблюдения. Врач — пожилая женщина с грубым голосом, но добрыми глазами — объяснила: давление, стресс, перенапряжение. Её привели прохожие, заметив, как она покачнулась у аптечного киоска. Хорошо, что не упала на проезжей части.
— Ей нужен покой. И забота. И чтобы не одна, — сказала врач. — Пережитое — это вам не шутки. Сердце, нервы – всё износилось. А женщина, видно, сильная, потому и держалась. Но всё имеет предел.
Игорь кивал, не в силах сказать ни слова. Он смотрел на неё через стекло палаты — она лежала с закрытыми глазами, на лице была та же строгость, только теперь — уставшая, ослабевшая. Как будто боль обнажила то, что она всегда прятала: страх одиночества, усталость, горечь.
Он сел рядом, не внутри, а в коридоре. И просидел так несколько часов, пока ей не стало лучше.
— Ты здесь? — прошептала она, когда впервые приоткрыла глаза и увидела его, сидящего на стуле.
— Да, конечно. — Ответил он, но не подошёл ближе — ждал разрешения.
— За Тимошей кто смотрит? – Продолжала задавать вопросы Анна Львовна.
— Соседка Маша. Вы же её знаете. Она забрала его из садика. Всё под контролем.
Анна Львовна кивнула, закрыла глаза.
— Спасибо, что не сбежал. Я думала ты обиделся на всё.
Он медленно присел на край кровати.
— У нас не тот случай, чтобы обижаться. Не сейчас. Не тогда, когда осталось то, что действительно важно.
Анна Львовна смотрела на него — слабо, но внимательно.
— Ты не похож на себя. Ты стал мягче. Или просто стал собой?
— Я стараюсь быть тем, кем она верила, что я могу быть.
Анна Львовна улыбнулась — впервые за всё это время. Тепло, устало, по-настоящему.
— Ты знаешь, у меня ведь не было сына. А теперь, наверное, есть. Или почти есть.
— Почти — это уже неплохо. А дальше как получится, — ответил он, и они оба чуть усмехнулись, вспоминая её же фразу.
Когда её выписали, Игорь приготовил куриный бульон – сварил, налил в тарелку и поставил перед ней.
— Сам готовил? — прищурилась она.
— Не смейтесь, он вкусный. Даже Тимоша похвалил. – С улыбкой сказал Игорь.
— Ну, если Тимоша похвалил — тогда точно съедобно.
Она поела молча, потом вдруг сказала:
— Знаешь, я думала, что мне всё уже не нужно. Но сейчас я почему-то не боюсь. Не боюсь теперь быть одна. Потому что ты рядом и Тимоша. Мы — как старое зеркало: потрескавшееся, но всё ещё отражает.
Он посмотрел на неё долго. Потом сказал:
— Вы нужны ему, Анна Львовна. Нам нужны.
И она в ответ больше ничего не сказала. Только поставила тарелку в раковину и медленно, по привычке, промыла её — аккуратно, до скрипа. А потом достала из шкафа клубок тёплой пряжи.
— Надо бы Тимке носки связать. Уж больно зима идёт суровая.
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru