На кухне у Варвары Семёновны всегда пахло чем-то томящимся, сладким и терпким — как будто вся её старенькая хрущёвка дышала сушёными яблоками, корицей и той тёплой медовой нотой, которую можно почувствовать только в очень старых кастрюлях, где когда-то варили варенье для всей семьи. Она жила на третьем этаже, и иногда соседи, поднимаясь по лестнице, останавливались на повороте, втягивали носом воздух и говорили с усмешкой:
— Опять компот варит. Как будто пир горой собирается.
Варвара Семёновна действительно варила компот почти каждый вечер. Сегодня — из сушёной вишни, которую она долго выбирала на рынке, перебирая мешочек за мешочком, пока продавец не махнул рукой:
— Бабуля, берите уже, всё равно вам вкусно будет.
— Я не себе, — сказала она тогда с улыбкой. — У меня внучка может прийти. Она компоты страсть как любит — вот пусть попьёт.
Продавец ничего не ответил. Просто взвесил, насыпал, отсчитал сдачу. А Варвара Семёновна ещё долго стояла перед лавкой, будто ждала, что кто-то спросит, сколько лет той внучке и почему она всё не приходит.
Внучка — Алинка — действительно была. Когда-то маленькая, шумная, с зелёным рюкзаком и кроссовками, в которых бегала по ковру и пряталась за шторы. Теперь Алина стала взрослой женщиной, уехала жить в Ярославль и звонила теперь только по праздникам. Последний раз, кажется, на прошлый Новый год она отправила сообщение с открыткой, на которой была ёлка и надпись «обнимаю крепко». И под открыткой было обещание скоро приехать. Именно оно поселило в душе Варвары Семёновны надежду на скорую встречу. При этом, Алинка так и не ехала.
Но Варвара Семёновна не обижалась. Люди занятые, молодые. А компот — он ведь не только для тех, кто точно придёт. Он — на случай, если вдруг.
Она варила компот с терпением, с выверенным временем, сначала промывая сухофрукты в дуршлаге, потом закладывая их в кастрюлю с чуть подкисленной водой, добавляя сахар, чуть-чуть гвоздики и несколько ягод рябины, для цвета. И когда всё начинало кипеть и томно шептать под крышкой, в квартире становилось уютно, как бывает уютно только у одиноких старушек с чистыми половиками и аккуратно сложенными газетами на полке у двери.
Компот остывал на подоконнике. Варвара снимала крышку, ставила рядом две чашки. Одну для себя. А вторую — на случай, что вот сейчас в двери постучит Алинка.
Анатолий Аркадьевич появлялся почти всегда в одно и то же время — около шести вечера, когда солнце, особенно летом, уже не пекло, но всё ещё оставляло на подоконнике вытянутую тень от вазы с ландышами, которые Варвара Семёновна когда-то давно вышила крестиком и повесила на кухне вместо картины.
Он стучал негромко — дважды, с паузой, будто проверяя, не передумал ли по дороге. И почти всегда, открывая дверь, Варвара уже держала в руках полотенце или ещё что-то обязательное, хозяйственное, будто визит соседа был не делом, а дополнением к текущим бытовым обязанностям.
— Вот и я, — говорил он каждый раз, входя.
Говорил одинаково, как будто не было других вариантов приветствия. И стоял в дверях, словно не хотел навязываться. Только однажды, когда шёл проливной дождь, она всё же настояла:
— Проходите, Анатолий Аркадьевич, чаю попьём, погреемся.
Он прошёл и с тех пор они начали встречаться чаще. Без лишних слов, без формальностей. Просто — он заходил.
Варвара ставила чашки — всегда две, одна с чуть треснувшей ручкой, в которую наливала себе, и другая, потяжелее, с толстыми стенками — для него. Анатолий осторожно пробовал, кивал, говорил:
— Неплохо. Сегодня — особенно вкусно. Это вишня?
И она, едва улыбаясь, поправляла ворот своего халата и уточняла:
— Сушёная, с базара. Не та, что раньше, но всё же…
Они говорили мало. Он иногда рассказывал, как встретил знакомого в аптеке, как дорос до скидки на лекарства, как у его телевизора стала пропадать картинка. Она слушала, иногда уточняла, иногда просто кивала, подливая ему компот и убирая со стола хлебные крошки, которых тот даже не замечал.
Когда разговор затихал, он вставал, поправлял штору у её окна, говорил, что сегодня ветрено и лучше всё-таки прикрыть, чтобы из окна не дуло. Она кивала, говорила «спасибо», и он уходил — так же, как пришёл, будто ничего особенного не произошло.
Но на следующий день снова стучал в дверь.
И, несмотря на всё молчание, на отсутствие признаний, на осторожность жестов — компот он пил медленно, с лёгкими глотками, как будто знал, что для кого-то в этом доме он — вовсе не просто сосед. А она — не просто хозяйка старой кастрюли с сушёной вишней.
Когда однажды в привычное время никто не постучал, Варвара Семёновна сначала даже не удивилась. Бывает — задержался в магазине или промок под дождём и решил переждать. Но когда и на следующий день никто не пришёл, а чашка осталась полной и чуть запотела от остывшего компота, в доме вдруг стало непривычно тихо.
Она не хотела паниковать — человек взрослый, пожилой, не маленький. Может, уехал. Может, просто не захотел заходить. Люди же не обязаны появляться по расписанию. Всё это она говорила себе сдержанно, как будто объясняла подруге, а не самой себе. Только вот себе-то не соврёшь.
На третий день она всё равно сварила компот — теперь уже из яблок, сушёных, мягких, таких, что покупают обычно «для варки». Заложила корицу, чуть меньше сахара, поставила на медленный огонь и, не дожидаясь, когда закипит, села за кухонный стол, поставив перед собой две чашки. Одну налила, вторую — оставила пустой.
Её взгляд всё время возвращался к двери — будто за ней всё ещё стоял человек, не решаясь постучать. И окно она не закрывала, хотя с улицы тянуло прохладой. Штора еле колыхалась. Было ощущение, что в комнате что-то не так, как обычно — не просто пусто, а как будто неправильно, сбито, перекошено.
Она даже подошла к двери, посмотрела в глазок — вдруг, ну вдруг… Но там был только лестничный пролёт. Серый и пустой.
Вспомнила, как на прошлой неделе он говорил:
— Что-то я стал уставать от этих прогулок. Ноги сводит. Пора, видно, сидеть дома.
Она тогда только махнула рукой:
— Ещё рано вам сидеть, Толя. Вы у нас молодой пенсионер.
Он улыбнулся, а потом добавил странную фразу, которая тогда проскользнула мимо уха:
— Вот бы мне такого компота побольше да в больничку, с книжкой и тишиной.
В тот момент она посмеялась. А теперь — не смогла.
Она встала, медленно вытерла стол, спрятала пустую чашку в шкаф. Свою — не допила. Открыла окно шире. И в эту тишину вошло то, что не нуждается в словах – предчувствие.
На рынок в тот день она пошла не за продуктами — просто нужно было выйти, пройтись, размяться. Душа ныла от тревоги, но пальцы держали сумку привычно и крепко, как будто и не было ни волнения, ни тоскливого ожидания.
Она прошла по утренней аллее, остановилась у лотка с овощами, но взвешивать не стала — оглянулась, посмотрела, как расставляют ящики, как продавец чистит капуста. Всё было как всегда, и всё же что-то было иначе.
У самого выхода, почти уже пройдя мимо, она услышала знакомый голос. Женщина с пятого этажа, Мария Николаевна, рассказывала кому-то:
— Да, да, Анатолия-то увезли – сердце. В ночь. Вроде бы сразу в городскую. А то ещё неизвестно, когда бы спохватились — хорошо, сосед с верхнего зашёл, а то бы незнамо что было.
Дальше Варвара уже не слушала. Она медленно отошла, будто случайно, будто просто свернула к цветочному прилавку, но ноги стали ватными, а взгляд — рассеянным.
Так вот оно что.
Вечером она перелила компот в большую банку. Остудила. Обмотала чистым кухонным полотенцем, которое всегда держала на случай «если в гости кто-то забежит». Написала коротко на листочке: «Для Толи. С яблоком.». Не добавила ни фамилии, ни даты, ни «выздоравливай», ни «с уважением». Просто — по-домашнему, как будто знала, что он и так поймёт.
Утром, надев плащ, поправив шаль и взяв пакет с банкой, она поехала в больницу. Автобус шёл неровно, трясло. Рядом кто-то жаловался на цены, кто-то — на давление. Варвара молчала и смотрела в окно. Осень была в самом разгаре — деревья стояли с жёлтыми плечами и голыми коленками.
У регистратуры всё оказалось просто:
— Фамилия? – Как-то формально спросила девушка.
— Бубнов. Анатолий Аркадьевич. – Чётко ответила Варвара.
— Так… — девушка листала какие-то бумаги, потом подняла глаза. — Его перевели в реанимацию. Посещения запрещены.
— А передачку передать можно? — тихо спросила Варвара.
Девушка вздохнула, как будто не в первый раз слышала это.
— Ну, оставьте. Я скажу медсестре. Но не обещаю.
Она поставила банку на стол. Бумажку с подписью положила сверху. Не знала, передадут ли. Не знала, скажут ли ему. Но почему-то чувствовала, что он поймёт, даже если не попробует.
На обратной дороге она сидела у окна. Автобус дрожал, город мелькал пятнами. И в этих пятнах было всё — прошлое, компот, чашки, тёплые разговоры. А теперь — тишина.
На следующее утро Варвара Семёновна встала рано, хотя никуда не нужно было спешить. Погода была пасмурной, чай остыл почти сразу. Она прошлась по комнате, поправила плед на диване, выровняла рамку на стене, переставила шкатулку с пуговицами ближе к зеркалу. Всё это не имело никакого значения, но помогало сохранить внутри хоть какое-то движение, чтобы не сесть и не смотреть в одну точку.
К полудню она уже перебирала сушёные груши. Не потому, что хотелось именно их — просто попались под руку. Варить компот в тот день казалось странным делом: кому он, собственно, теперь? Мысли о том, что Алинка может приехать, казались ей несбыточными и надежды на это таяли с каждым днём. И всё же она поставила воду, добавила дольку лимона, бросила пару гвоздичек. Аромат был тише обычного, будто приглушённый. В комнате не чувствовалось ни уюта, ни ожидания.
Шторы она не тронула — пусть качаются. Чашку поставила на подоконник, как делала всегда. Себе в этот раз не налила. Просто села и смотрела в окно.
Банка, что осталась в больнице, стояла перед глазами. Банка и записка. Она не знала, передали ли. И был ли вообще шанс. И спросил ли кто-нибудь: «От кого это?»
— От Варвары, — могла бы сказать медсестра, если бы вспомнила.
А может, и не сказала. Но это и не важно. Важно было, что она сварила, что принесла, что успела.
За окном кто-то шаркал ногами, стучал клюкой. Внизу кто-то кричал на прохожего — может, старичок, может, и никто. Варвара не прислушивалась. Она сидела тихо, как сидят у кровати, где больше никто не дышит.
Компот остывал. Штора колыхалась. И день продолжался.
В то утро Варвара Семёновна не стала варить компот. Впервые за долгое время. Не потому, что не хотелось — просто усталость накопилась в теле, в пальцах, даже в воздухе. День начинался тускло. Она поставила чайник, села у окна и долго смотрела, как мимо проходят люди, будто искала среди них кого-то и не находила.
Когда в дверь позвонили, она подумала, что опять соседка — может, соль попросить. Но за дверью стояла Алинка — её внучка, с рюкзаком на одном плече.
— Бабуль, привет. Я проездом. У меня около четырёх часов, потом на поезд.
Варвара оперлась на дверной косяк. Не сразу поняла, что говорить. Только потом — будто проснулась — заторопилась:
— Ну ты что, проходи. Только я компот сегодня не варила. У мен только вчерашний, прохладный. Сейчас… Сейчас сделаю что-нибудь. Ты хочешь чего? Яйцо? Бутерброд? Крупы есть…
Алина рассмеялась, чмокнула бабушку в щёку.
— Бабуль, не волнуйся. Я не умирать с голоду приехала.
Она села на табурет, повесила куртку на спинку стула и начала рассказывать — о работе, поездке, коллегах, о том, как скучает, но ничего не успевает. Варвара слушала, улыбалась, хлопотала, пыталась сообразить, что поставить на стол. Вытащила остатки прохладного компота, осторожно налила в чашку.
— Только вчерашний. Он с яблоком. — Сказала почти извиняясь.
Алина отхлебнула.
— Очень вкусный. Как в детстве. Ты ведь всегда варила, когда я кашляла.
Варвара кивнула и вдруг поймала себя на мысли, что почти не слушает. Смотрит на внучку, видит губы, руки, локоны — и всё равно мыслью где-то в коридоре больницы. У двери реанимации. У баночки с запиской.
Когда Алина собралась, Варвара помогла ей застегнуть куртку.
— Я ещё приеду. Честно. Может, летом. На подольше.
— Ну ты хоть напиши… предупреди… — проговорила Варвара, поправляя ворот.
Внучка поцеловала её снова и ушла, как и пришла — быстро, легко, вбежала в лифт, не оборачиваясь. И сразу стало тихо.
Минут через десять в дверь снова позвонили. На этот раз — соседка с пятого.
— Варвара Семёновна, вы слышали? Анатолию Аркадьевичу лучше. Его уже из реанимации перевели. Даже навестить можно.
— Правда?.. — Варвара вдруг села. Сердце сделало не то чтобы скачок — просто разжалось.
— Правда. Я узнала, у меня там племянник работает. Он говорят — уже сидит, читает. Аппетит появился. Прям ожил Толик наш.
Варвара проводила соседку, закрыла дверь, постояла немного в тишине, а потом направилась на кухню. Открыла шкаф и достала банку сушёной вишни.
Сегодня точно будет вишнёвый. Как он любит.
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru