Игнат любил понедельники. Не потому, что был оптимистом, а потому что они были пустыми – в подъезде — никого, на лестничной клетке — тихо. Соседи разбредались по офисам, магазинам, рынкам, стоматологиям и СТО, а он оставался дома. С чашкой кофе, старым ноутбуком и ленью, оформленной в виде длинного списка дел «на потом».
Когда-то Игнат был программистом, причём неплохим. Работал в маленькой фирме, делал сайты, админки, дорабатывал чужие кривые коды. Всё шло по накатанной, пока не случился «оптимизационный шторм»: часть команды сократили, а другая часть ушла сама. Игнат не стал никого убеждать, что он нужен, а просто сложил в рюкзак кружку с надписью «я – лучший программер», и вышел. С тех пор прошло почти полгода.
Он активно не искал новую работу. Формально резюме висело на паре сайтов, но уведомления были выключены. Он всё время находил причины, чтобы не «вовлекаться». То «рынок не тот», то «надо отдохнуть, а то выгорю», то «торопиться некуда, ведь пока финансово держусь». А на деле — просто не хотел снова в ту же мясорубку.
Игнат жил один в квартире доставшейся от бабушки. Платежи были небольшие, холодильник не пустой, соседей — минимум. Он научился жить так, чтобы не тревожить никого и самому не быть потревоженным. Это было не одиночество, а почти монашеское спокойствие. Он мог три дня не говорить вслух, и единственной фразой за сутки мог быть комментарий к сериалу: «ну ты, конечно, идиот, чувак» — произнесённый в сторону персонажа, но возможно и в сторону себя.
А потом случился вторник. Игнат сидел на кухне с чашкой чая и прогорклым бутербродом с сыром, когда из-за стены послышался крик.
— Да ты меня вообще не слышишь! — вопила женщина, и было понятно, что она стоит близко к стене, едва ли не упирается в неё.
— А ты не орёшь — ты заедаешь! Как комментатор с дачи, честное слово! — кричал в ответ мужской голос, тоже хорошо знакомый.
Игнат знал этих соседей, но не был лично знаком. Семья за стеной – это Ксюша и Антон. Вечно торопящиеся, вечно уставшие, вечно обсуждающие друг друга на весь подъезд. Он встал, хотел уйти на балкон — но там было холодно. Потом попытался включить музыку — не помогло. Тогда он просто сел у стены и, с раздражённым вдохом, произнёс вслух:
— Господи, да скажи ей просто: «Я устал, потому что мне страшно. Я боюсь, что мы разойдёмся. Не потому что ты плохая, а потому что мы оба притворяемся, что всё под контролем». И потом замолчи и дай ей что-то сказать, а не спорь по привычке.
Он не думал, что кто-то услышит. Но кто-то услышал.
На следующий день, у двери, когда он вытряхивал коврик, появилась Ксюша. С немного взлохмаченными волосами и решительным выражением лица.
— Это вы вчера сказали про то, что страх и «не потому что ты плохая»?
Игнат чуть не уронил коврик.
— В принципе, чего скрывать, это был я, — начал он, почесав затылок. — Но я просто вслух вроде как себе комментировал.
— А Антон сказал, что это попало в точку. Мы поговорили после этого как-то спокойно. Он даже не хлопнул дверью впервые за полгода.
— Рад за вас, — пробормотал Игнат, уже краснея. — Я правда не хотел вмешиваться.
Ксюша посмотрела на него с интересом – не флиртуя, а просто внимательно, как человек, который вдруг увидел в соседе не типичного молчуна в спортивках, а нечто неожиданно полезное.
— Если вам не трудно и если вы не против, может, я как-нибудь загляну в гости? Не как к психологу. А просто так поболтать, чтобы простыми словами и без крика.
Игнат растерялся.
— Только если чай принесёте. А то у меня только с мятой остался.
Ксюша кивнула и ушла, не дожидаясь ответа.
Игнат захлопнул дверь, сел на табурет, уставился в плитку и медленно произнёс:
— Ну вот и началось.
Он ещё не знал, что это было только начало. Что спустя какое-то время за Ксюшей придёт другая соседка, а потом — старик с пятого. А потом ещё — школьник с первого. Что диван, на котором он раньше валялся днями, станет местом «сеансов». Что холодильник будет пополняться благодаря блюдам принесённым «в знак благодарности». И что однажды он услышит: «А вы сами-то как вообще?» — и не сможет ответить на этот вопрос.
Но пока был только вторник, чай с мятой и немного тишины.
Игнат не знал, как так вышло – он ведь никого не звал, не вешал объявлений, не обещал помощи и не записывал никого в блокнотик. Он просто в какой-то момент перестал закрывать дверь перед лицом людей, которые почему-то хотели с ним говорить.
Первой была Ксюша. Потом — соседка по этажу, Тоня, которая вдруг заговорила с ним у мусоропровода:
— А вы правда помогли Ксюше? Она сказала, вы так спокойно с ней поговорили, что у неё прямо паника прошла. Вы психолог?
Игнат, держа пакет с картофельной кожурой, ответил честно:
— Нет, я безработный. Просто я много лет слушал, как люди не слышат друг друга. Наверное, у меня просто накопилось.
Через день Тоня сидела на его диване и говорила про мужа, который по ночам играет в танки и забывает закрывать общий счёт в Сбербанке, из-за чего у неё списали деньги за чужой заказ «суши с угрём».
Игнат сказал:
— Вы не злитесь из-за денег, вы злитесь, потому что он не считает нужным обсуждать с вами мелочи. А в браке из мелочей всё и состоит.
Тоня замолчала. Потом выдохнула:
— Точно.
Через неделю к Игнату пришёл старик с пятого — Пётр Михайлович, который год назад потерял жену. Он ничего не просил, а просто сел в кресло и сказал:
— Вы говорите, что не психолог. А я, может, просто чай хочу попить с кем-то, кто не спрашивает, как у меня давление.
Игнат кивнул, заварил чай и они молчали вместе.
А потом всё стало на поток.
Школьник с первого — Артём — пожаловался, что отец кричит, а мать говорит: «терпи, он устаёт».
Потом была женщина с четвёртого, которая влюбилась в фитнес-тренера младше себя на 15 лет. Потом — пара со второго, которая спорила покупать ли кота.
Он выслушивал всех. Честно, иногда с сарказмом, а иногда мягко. Но чаще всего — неожиданно точно. Он не «лечил», не «разбирался», и просто смотрел, слушал и говорил то, что приходило в голову. А в голову приходило то, что он когда-то не сказал себе.
Он стал как диван в приёмной у жизни – люди садились, делились, вставали — и им становилось легче. А он оставался сидеть в том же положении, в том же кресле и в той же жизни.
Подарки в качестве благодарности пошли сами собой – кто-то оставлял шоколадку, кто-то приносил кофе. Пётр Михайлович однажды принёс торт «Прага» и сказал:
— Просто, чтоб вы не забывали вкус вещей.
Он не забыл, но и не почувствовал. Сам он продолжал жить ничего не меняя. Не искал работу, не чинил смеситель, не отвечал маме на сообщение «Игнат, ну ты там живой-то?» уже больше недели. Однажды он поймал себя на мысли, что за последние два месяца сказал больше слов чужим людям, чем себе самому за полгода.
И в тот вечер он сел на тот самый диван, откинулся назад, посмотрел в потолок и сказал вслух:
— Игнат, а ты сам что хочешь?
Ответа не было.
Молодая женщина лет тридцати пяти, с карими глазами и тяжёлым пакетом в каждой руке появилась в подъезде без предупреждения. Просто въехала – без суеты, без ремонта, без скандалов. Игнат увидел её случайно — поднимался по лестнице с булкой и йогуртом, когда дверь её квартиры была открыта, и оттуда доносился запах пыли и цитрусового освежителя.
— Помочь? — спросил он, не успев испугаться собственного порыва.
— Не откажусь, — спокойно ответила она, передавая один пакет.
Пакет был тяжёлый и Игнат почувствовал себя полезным впервые за долгое время.
— Я — Игнат, живу этажом выше. Иногда слушаю истории из жизни, которые рассказывают мне люди, — сказал он с неловкой улыбкой.
— Варя, — кивнула она. — А я не слушаю, но всё замечаю.
Он не понял, к чему это, но почувствовал, что шутить не стоит.
На следующий день она постучала к нему сама. Без пакета и без повода – просто постучала. Он открыл, не успев придумать, что сказать.
— Я не за советом, — сказала Варя сразу. — Просто кофе пить одной не хочется. У вас, говорят, он неплохой.
— У меня? — переспросил он, чувствуя, как резко включается тревожный механизм: он не знал, откуда у него такая репутация и не был уверен, что у него вообще есть кофе.
— Люди говорят, — пожала плечами Варя. — Люди же к вам ходят. Вы же местный неофициальный психотерапевт.
Он пропустил её в прихожую. Варя прошла, осмотрела квартиру, как будто всё это уже знала: где у него стоят книги, где кружки, где не приклеенный обойный уголок над батареей.
— Почему вы это делаете? — спросила она, усевшись в кресло.
— Что именно? – С удивлением от такого напора, спросил Игнат.
— Помогаете людям. Ведь не за деньги и не потому что нечего делать. Это же не просто так.
Он пожал плечами и сел напротив.
— Не знаю, может, потому что когда я говорю вслух другим, мне кажется, что я ещё нужный или хотя бы не пустой.
Она кивнула. Без комментариев, без жалости – просто кивнула.
— А вы? — спросил он. — Зачем вы ко мне пришли?
— Чтобы вы послушали, как молчит тот, кто вас видит. Не слышит —а именно видит.
Пауза затянулась. Игнат вдруг почувствовал, как в нём поднимается раздражение, но не на неё, а на себя. На то, что кто-то вторгся в ту самую территорию, которую он выстроил вокруг себя из чужих историй. Теперь эта броня треснула, а он — не знал, как её удержать.
— Вы играете в помощь, — вдруг сказала Варя. — Но это как игра в шахматы с собой. Пока ты в роли и соперника, и судьи, никто не выигрывает.
Игнат посмотрел на неё и впервые за долгое время не нашёл что ответить.
— Я наверное, не знаю, как говорить о себе, — признался он. — Всё время проще про других.
— Ничего, — сказала она. — Мы начнём с кофе, а потом — потихоньку.
С Варей было странно. Она не задавала лишних вопросов, не рассказывала подробностей из своей жизни, но время от времени бросала фразы, которые будто бы рвали паутину в голове Игната. Не грубо, не насильно, а просто точно и без надрыва. Как будто она не вторгалась в его пространство — просто напоминала, что он там не один.
Они пили чай или кофе, обсуждали глупости — новости, сериалы, плохую архитектуру новых жилых комплексов. Иногда она смеялась над его сарказмом, иногда — просто молчала. Но в этом молчании было гораздо больше, чем во всех благодарностях, которые он слышал раньше.
Однажды она принесла записную книжку.
— Что это? — спросил он, осторожно беря её в руки.
— Это моя. Когда-то я писала туда, что хотела бы сказать себе в моменты, когда не знаю, что делать.
Игнат пролистал несколько страниц. Там не было никаких откровений – просто короткие записи:
«Сейчас — не навсегда.».
«Ты имеешь право чувствовать.».
«Если больно — это не значит, что ты слабый.».
— Ты хочешь, чтобы я вёл такую же? — спросил он, пытаясь перевести разговор в шутку.
Варя посмотрела внимательно, без улыбки.
— Я хочу, чтобы ты хоть раз сказал правду самому себе. Не вслух, не другим, а просто самому себе один на один.
Игнат опустил взгляд. Он не знал, как это делается. Все эти месяцы он был зеркалом, а зеркала, как известно, не умеют плакать – они только отражают.
В тот вечер, когда Варя ушла, он долго сидел у окна в темноте без телефона, без света, без привычного фона в виде новостей. Впервые за долгое время — просто в тишине. Он взял листок бумаги, посмотрел на него, потом начал писать.
«Я устал и боюсь. Я боюсь быть ненужным. Я боюсь, что если завтра исчезну — никто не заметит. Я говорю другим: «Ты не один», — но сам живу так, будто один — это моё проклятие. Я умею спасать, но не умею просить, чтобы спасли меня. Потому что не верю что это возможно. Потому что быть нужным — легче, чем быть слабым. Потому что слабость — это роскошь, которую я себе не позволяю.».
Он дочитал и вдруг понял: ему стало легче. Не оттого, что он что-то решил, а оттого, что впервые перестал делать вид, что у него всё под контролем.
Через несколько дней после того, как он написал себе первую правду, Игнат начал отказывать. Не всем и не резко — просто мягко, как будто у него закончилось что-то внутри, и он больше не мог наливать из пустой кружки. Соседка Тоня удивлённо моргнула, когда он сказал: «Я не тот, кто может дать совет. Я просто человек, который больше не хочет прятаться за чужими историями.».
Некоторые обиделись – кто-то подумал, что он зазнался, кто-то — что ему стало всё равно. Но большинство просто приняли это с лёгкой неловкостью, как будто игравший на пианино вдруг закрыл крышку и встал — без объяснений, но с достоинством.
Варя приходила реже. Не потому что обижалась, а просто — давала пространство. Она не тянула его за собой – она просто была рядом, пока он сам не начинал говорить. А потом — уходила. Без намёков и всего остального что могло напрягать. Просто оставляя в квартире лёгкий запах своего парфюма и ощущение, будто воздух стал немного чище.
Однажды она принесла коробку. Внутри — маленькая новая записная книжка и на первом листе короткая запись:
«Ты имеешь право быть неготовым. Но ты не имеешь права всю жизнь не начинать.».
Он улыбнулся, сказал ей спасибо и снова — ничего не пообещал.
А потом наступил вечер, когда она не пришла, и на следующий — тоже. И только через неделю он узнал от Ксюши, что Варя уехала — на север, в город, где у неё жила сестра. Работу хорошую там предложили, кажется в социальной службе. Ксюша говорила, что на прощание Варя сказала: «Я просто не хочу больше быть зрителем. Я хочу быть участником хотя бы своей жизни.».
Игнат не знал, радоваться ему или грустить. Он просто долго сидел у окна без мыслей и без слов. А утром проснулся, оделся, и впервые за много месяцев вышел из дома не в магазин, не на балкон, не на лестницу, а в центр занятости. Очередь была длинной, пахло линолеумом и чаем из автомата, люди зевали и листали анкеты. Он сел в конец зала, причём не как герой, не как потерпевший, а просто — как человек, который больше не хочет жить в тени собственных советов.
Когда его вызвали, он встал и понял, что спина затекла. Но в груди было легко, как будто внутри — впервые за долгое время — кто-то встал тоже.
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru