Семью Маргариты всегда ставили в пример — на родительских собраниях, в соседских разговорах у подъезда, в беседах за праздничным столом, когда речь заходила о «правильных» мужьях и «образцовых» жёнах. Они не позволяли себе бурных ссор на людях и всегда выглядели, как пара, которая знает цену семье и терпению. Знакомые, коллеги, соседи — все говорили, что им бы такую тихую, уравновешенную жизнь, как у Риты и Михаила.
Маргарита часто говорила себе, что ей повезло. Михаил не был душой компании, но был надёжен и внимателен. Он никогда не поднимал голос без причины, не забывал поздравить с праздником, знал, где лежат её очки, когда она забывала, и варил борщ по выходным, потому что знал: она терпеть не может готовить в субботу. В их жизни не было пылкой романтики, но было что-то куда более надёжное — привычка быть рядом, привычка держать друг друга в тонком, почти незаметном балансе. Они прожили жизнь тихо, без скандалов, но с ощущением, что всё правильно.
А она и сама, когда смотрела на их старую, но уютную квартиру, на рамки с фотографиями детей, на аккуратный сервант с хрусталём и книгу рецептов, заляпанную временем, — верила: да, у неё получилось. Она смогла прожить эту жизнь правильно.
С Михаилом они были вместе сорок лет. В браке — честном, пусть не всегда лёгком, но прочном. Познакомились ещё в университете, тогда она училась на биолога, он — на инженера. Михаил был улыбчивым, энергичным, с чуть нахальным взглядом и тихой уверенностью в голосе. Он знал, чего хочет. И сказал сразу: «Женюсь на тебе». Она смутилась, рассмеялась — и осталась с ним навсегда.
Они родили двоих детей: сначала Иру, потом, через три года, Витю. Растили их в маленькой двухкомнатной, потом благодаря родителям Риты переехали в квартиру побольше — ту самую, в которой Маргарита сейчас жила одна. Михаил работал на заводе, потом ушёл в проектную организацию. Не пил, не гулял, по крайней мере, не настолько, чтобы это оставляло след в их жизни. Был добрым отцом, терпеливым мужем, любил дачу, копаться в грядках, варить уху, ворчать на телевидение и готовить блины по выходным.
Когда Михаил внезапно умер, это стало ударом, к которому ничто не готовило. За ужином он пожаловался на ноющую боль между лопатками, но ни Маргарита, ни он сам не придали этому значения. А ночью всё произошло стремительно: она услышала, как он тяжело дышит, вызвала скорую, а уже через час врачи сообщили, что сердце не выдержало. Он ушёл быстро, почти молча, не попрощавшись, не успев ничего объяснить.
Время после смерти Михаила шло в каком-то тревожном и вязком тумане, где всё сливалось: телефонные звонки, заказы венков, траурные разговоры, организационные вопросы, суетливая забота детей, которые приехали из других городов и метались по квартире, стараясь быть полезными. Маргарита, несмотря на усталость и шок, держалась собранно, занималась подготовкой похорон, выбирала скатерти для поминального стола, проверяла список приглашённых, и всё это делала с каким-то машинальным спокойствием, будто её тело продолжало жить по инерции, в то время как душа ушла вместе с Михаилом.
Похороны выдались многолюдными. Михаила уважали — как коллегу, как соседа, как человека, который не проходил мимо чужой беды и всегда мог поддержать словом или делом. Кладбище заполнилось людьми в чёрном, чужими лицами, венками, цветами и словами утешения, которые звучали словно из другого мира. Ира стояла рядом с матерью, держала её под руку, Виктор молчал, напряжённо глядя в землю. Гроб уже опускали в могилу, священник шептал молитвы, и казалось, что всё идёт по заранее отрепетированному сценарию, пусть и трагичному, но всё же ожидаемому — до тех пор, пока в ритуальную тишину не ворвалось чужое, твёрдое и уверенное: «Прошу прощения!»
Из-за спин вынырнула женщина лет сорока с лишним, высокая, с тёмными волосами, собранными в пучок, в строгом пальто с меховым воротником, и в ней чувствовалась такая уверенность, что толпа невольно расступилась. Она подошла прямо к краю могилы и, не опуская глаз, сказала громко, чётко, как будто репетировала это дома перед зеркалом:
— Меня зовут Виталина. У меня с Михаилом — сын. Ему пятнадцать лет. И поскольку теперь кормильца нет, я буду вынуждена подать заявление на наследство. Мы с Михаилом давно были близки. Мне, конечно, в крайнем случае хватит и его дачи. Я не претендую на большее, но хочу, чтобы всё было по справедливости.
На мгновение всё вокруг замерло — даже ветер, даже голоса птиц. Маргарита не сразу поняла, что услышала. Мозг пытался найти логичное объяснение, оттолкнуть абсурд, придумать, что это — ошибка, глупая шутка, злая выходка. Но женщина стояла рядом, спокойно глядя прямо в лицо, и с каждым словом разрушала привычную реальность.
— Он обещал, что всё решит, — добавила Виталина, — но теперь его нет. Я не собиралась всё это выносить на публику, но у меня сын, он не виноват, что его отец умер, не оставив ничего. Мы много лет скрывались, чтобы не мешать вашей семье. Но теперь я должна думать о будущем Кости.
Маргарита сделала шаг назад. Всё вокруг будто поплыло. Кто-то взял её под локоть — кажется, Ира. Виктор что-то сказал, но в ушах шумело. Перед глазами — лицо Михаила на старом фото в чёрной рамке и образ женщины, требующей от него дачу.
Михаил всегда казался ей честным. Человеком, с которым можно прожить всю жизнь и не узнать ни единого грязного пятна. И вот теперь, у самой свежей могилы, кто-то называл себя матерью его ребёнка.
Маргарита не заплакала, не закричала и не потеряла сознание. Просто посмотрела в землю — туда, где уже лежал её муж — и впервые за сорок лет почувствовала, что не знает, кто он на самом деле был. Виталину отвёл в сторону кто-то из друзей Михаила. Рита только услышала, как этот кто-то говорит Виталине, что сейчас не время обсуждать такие вопросы и просит её отправиться домой.
Поминки проходили в просторной столовой, где Михаил когда-то любил бывать в обеденный перерыв — там были простые блюда, горячие булочки и тёплая атмосфера, которую он ценил гораздо больше, чем любые модные заведения. Именно это место выбрали для прощального застолья, чтобы всё было «по-домашнему» и без излишнего официоза.
Маргарита сидела во главе стола, между детьми, с аккуратно сложенными на коленях руками, словно бы пыталась не позволить собственному телу развалиться на части. На лице — почти непроницаемое выражение, в глазах — усталость и что-то похожее на отрешённость. Слова, тосты, воспоминания о Михаиле будто проходили мимо неё, не касаясь, не затрагивая ничего важного внутри. Она механически кивала, благодарила за добрые слова, пила компот и даже немного ела — не потому что хотелось, а потому что так надо.
После сцены на кладбище Виталина исчезла так же внезапно, как и появилась. Никто не знал, где она живёт, кто её поддерживает, и был ли действительно тот самый Костя — сын Михаила, о котором она заявила с таким вызовом. Ира негодовала, Виктор молча сжимал челюсти. Само её появление повисло над столом, как невидимая, но ощутимая тень: её не обсуждали открыто, но мысли о ней не отпускали.
Маргарита старалась не смотреть на детей. Боялась прочитать в их глазах то, что не хотела произносить вслух: «Мама, ты правда ничего не знала?». Она действительно не знала. Или, может быть, не хотела знать. Жила с мужчиной сорок лет, смотрела на его привычки, слушала его рассказы, верила в их общую реальность. А теперь оказалось, что у него была иная жизнь — спрятанная, завуалированная, скрытая от неё намеренно. И сколько таких ещё историй может всплыть — никто не знал.
Когда большинство гостей уже встали из-за стола, прощаясь, благодарив за угощение и выражая сочувствие, к Маргарите подошла женщина, которую она не заметила во время самой церемонии похорон — спокойная, неброско одетая, с мягкими чертами лица и аккуратно уложенными волосами, лет, пожалуй, под шестьдесят. Женщина держала в руках чёрную сумочку, выглядела вежливо, даже скромно, но в глазах — была решимость, от которой мороз пробежал по спине.
— Простите, — начала она негромко, наклоняясь чуть ближе к Маргарите, — мне нужно с вами поговорить. Это очень важно, и я не хочу делать сцену. Можем выйти на пару минут?
Маргарита посмотрела на неё, устало, без удивления, словно внутри уже знала: это будет продолжение.
Они вышли на небольшую террасу кафе, где за деревянными перилами шумели машины, а в небе тускло горело начало заката. Женщина представилась:
— Меня зовут Елена. Я не знаю, говорили ли вам что-то о моём существовании, но я была первой женщиной Михаила. Мы познакомились ещё до вашей встречи, когда он только начинал учиться в институте. Это была молодая, беззаботная любовь. Мы встречались недолго, но я забеременела. Он уехал, исчез, и я воспитывала сына одна. Его зовут Егор. Сейчас он взрослый мужчина, у него двое детей — ваши внуки, или, как сказать, ваши почти-внуки, точнее внуки Миши.
Маргарита стояла молча, вцепившись в деревянную балясину, будто только это удерживало её от падения.
— Я пришла не за скандалом, — продолжила Елена спокойно, — я не претендую на имущество, не собираюсь судиться. Просто мой сын имеет право знать, что у него есть брат и сестра, и, насколько я знаю уже и племянники. Я не хотела говорить при всех, но, знаете смерть всё расставляет по местам. Михаил знал о нас, иногда звонил и интересовался. Он знал, что у него есть сын, но говорил, что «ничего не может изменить». А теперь, когда его не стало, я решила, что больше не должна молчать.
У Маргариты задрожали пальцы. Но она не плакала, не кричала, а только спросила:
— У вас есть фотографии?
— Конечно. Я принесла. – тут же ответила Елена.
Елена аккуратно достала из сумки тонкий альбом, раскрыла его. На снимках был Михаил. Сначала в молодости в обнимку, видимо, с этой Еленой, потом постарше. Последние фото были сделаны не более пяти лет назад.
— Я не хочу ничего от вас, — повторила Елена. — Просто хотела расставить всё по своим местам.
Маргарита взяла альбом в руки, прижала к груди, как что-то невидимое, но тяжёлое, и долго стояла, глядя куда-то в сторону дороги, где машины неспешно ехали, не зная и не замечая, как в один женский мир вошли трещины, рвущие память на части.
Ещё утром она была вдовой, у которой умер примерный муж. А к вечеру — женщиной, которая начинала понимать, что, возможно, всю жизнь делила кровать с человеком, у которого была своя жизнь — тёплая, многослойная, уютная, но не с ней.
Ночь после поминок выдалась беспокойной. Маргарита долго лежала в постели, не выключая ночник, прислушиваясь к шуму за окном, к дыханию собственного дома, к звукам из ванной, где капала вода, как будто время тикало через кран. Фотографии на стенах, которые раньше казались ей привычным уютом, теперь смотрели другими глазами — чужими, настороженными, будто знали что-то, чего она не знала раньше.
Дети, посовещавшись, решили остаться в городе ещё на пару дней, и хоть Ирина пыталась быть сдержанной, было видно: она злится — не на мать, а на память об отце, которая так резко треснула и осыпалась, как штукатурка в старом доме. Виктор держался спокойнее, но разговаривал с Маргаритой осторожно, как с больной, у которой может не выдержать сердце.
Утро началось с тишины, прерванной неожиданным звонком в дверь. Маргарита, всё ещё в халате, с недопитым кофе на кухонном столе, не ждала никого. У порога стояла женщина. Не та, которую можно было не заметить: лет сорока пяти, ухоженная, в дорогом пальто, с накинутым шарфом, под которым ясно просматривался округлившийся живот. Выражение лица — не вызывающее, но уверенное, как у человека, пришедшего по делу.
— Доброе утро, — сказала она, чуть наклоняя голову. — Простите за вторжение. Меня зовут Жанна. Я была близка с Михаилом. Он знал, что я беременна. Я на седьмом месяце.
Маргарита, не успев осознать всю фразу, механически отступила вглубь коридора, будто бы освобождая дорогу не гостье, а новой волне боли.
— Я понимаю, как это звучит, — продолжила Жанна, заходя в прихожую. — Я не собираюсь устраивать скандал. Просто мне нужно понять, на что я могу рассчитывать. Михаил обещал, что всё устроит. Что напишет завещание. Он говорил, что у него есть квартира, дача, машина, что он не бедный человек — просто живёт скромно. А теперь его нет. И мне, как будущей матери, нужно думать о будущем ребёнка.
Она говорила ровно, без истерики, без суеты, только голос чуть дрогнул, когда Маргарита села на стул в прихожей, не сказав ни слова.
— Простите, — тихо проговорила Рита, — вы сказали, что Михаил вам говорил, что он богат?
— Да, — кивнула Жанна. — Он даже показывал фото. Машина у него — серебристая, дача с прудом, гараж двухэтажный. Он говорил, что всё это его. Что он просто не любит хвастаться.
Маргарита подняла глаза, в которых уже не было слёз. Только ясное, ледяное осознание. Всё, чем так гордился Михаил, — было её. Квартира досталась ей по наследству от родителей, дачу покупали на деньги, полученные после продажи бабушкиного дома, гараж оформлен на её имя, даже машину они купили на её юбилей и записали на неё, потому что Михаил тогда уже был в долгах. Он всегда говорил: «Мелочь, но приятно». И она, смеясь, не придавала значения.
— Послушайте, Жанна, — голос Маргариты звучал мягко, почти ласково, но в этой мягкости чувствовалась такая усталость, что даже гостья прижала ладони к животу, словно защищаясь, — ничего из того, что вы видели, Михаилу не принадлежало. Ни квартира, ни машина, ни дача, ни даже гараж. Всё оформлено на меня. И так всегда было. Он был добрым, весёлым, харизматичным, но он не был владельцем. Он не оставил ни завещания, ни наследства. Если он вам что-то обещал — он обещал чужое. Моё.
Жанна опустила взгляд. Казалось, на её лице промелькнуло облегчение, будто в этой правде исчезла необходимость что-то требовать. Она опустилась на край пуфа, рядом с вешалкой, и проговорила:
— Вы знаете, он ведь и мне говорил, что вы с ним формально, «ради детей». Что у вас давно ничего нет, что вы держите его как старого родственника. И я верила.
— Все вы верили, — прошептала Маргарита, вставая. — Потому что он хорошо рассказывал сказки. А я жила с этим сказочником сорок лет.
Они просидели молча несколько минут. Потом Жанна встала, поправила шарф, и прежде чем уйти, сказала:
— Я не знаю, что дальше. Мне неловко было приходить. Наверное, вам нужно время, чтобы всё это переварить. Я не прощаюсь. Уверена, что мы ещё встретимся.
Когда за ней закрылась дверь, Маргарита медленно пошла на кухню, открыла шкаф и вытащила старую коробку с бумагами. Внимательно, методично она перебрала документы, договоры, бумаги — всё действительно было на её имя. Михаил не оставил ни копейки. Только кучу женщин, каждой из которых он дарил образ, а не себя.
Он был для них богатым, скромным, надёжным, улыбчивым, одиноким, добрым, занятым, обещающим, но не настоящим. А теперь — умер. И оставил им не богатство, а друг друга.
Прошла неделя с похорон. Город за окнами жил своей жизнью — маршрутки гремели по утренним улицам, соседи выгуливали собак, магазины снова выставляли весенние витрины с глупыми надписями про скидки. В мире ничего не изменилось. Только Маргарита теперь каждое утро просыпалась с ощущением, что больше не живёт — существует.
Ирина уехала первой, оставив после себя сложенные в стопку полотенца, аккуратно вынутые из розеток зарядки и голосовое сообщение: «Мам, если что — звони. Я приеду». Виктор пробыл ещё пару дней, но потом тоже уехал, извинившись, и говоря, что «работа горит». Он крепко обнял мать, поцеловал в висок и сказал тихо, почти виновато: «Я не знал, мам. Я правда ничего не знал». Маргарита кивнула. Ей не нужно было это объяснение. Она верила, ведь сыновья не врут о таких вещах. А вот мужья — могут.
В квартире стало особенно тихо. Даже холодильник, казалось, гудел сдержаннее, словно боялся нарушить чужую тишину. Маргарита ходила медленно, не спеша, будто каждая комната теперь требовала отдельного усилия, чтобы в неё войти.
Спустя несколько дней ей позвонила Елена — та самая, что приходила на поминки. Голос был деликатным:
— Я не навязываюсь, Рита. Но, если хотите, я могу зайти. Мы могли бы просто поговорить. Без претензий. Я принесла бы пирог с яблоками.
Маргарита долго смотрела в окно, не отвечая. Потом сказала, почти шёпотом:
— Приходите.
Они сидели за кухонным столом. Пирог был тёплый, сладкий, с сильным запахом корицы. Елена рассказывала о сыне — обрывками, неловко, будто не хотела похвастаться, но и молчать не могла. Егор — инженер, работает в конструкторском бюро, женат, двое детей. Михаил иногда звонил, иногда приезжал. Однажды даже дал деньги на лечение внука. Без лишних слов – просто положил конверт и ушёл.
— Я не оправдываю его, — сказала Елена, потирая ладони, — но он был неравнодушным. Просто жил, как умел. И, наверное, хотел быть для всех хорошим. Даже когда врал.
— Хорошим для всех, кроме одной, — проговорила Маргарита, не глядя на неё.
Елена замолчала. Поставила чашку на стол и больше к ней не прикасалась. Доверительного и душевного разговора у женщин не получилось.
Через день, как будто по тайному сговору, у дома снова появилась Виталина. На этот раз с папкой в руках и прижатым к уху телефоном. Она не поднималась — ждала внизу у подъезда. Маргарита увидела её с балкона и, вздохнув, спустилась сама.
— Я не собираюсь извиняться, — сказала Виталина сразу, — я защищаю сына. Мне плевать, кому что неприятно. Костя не виноват, что его отец — мечтатель и врун. Он верил ему. Я тоже верила. Я думала, что он нас любит, что, может, когда-нибудь разведётся с вами, что мы будем вместе. А теперь он мёртв, а мой сын остался без отца. Вы хотя бы свою жизнь прожили с ним. А мы — в ожидании.
Маргарита молчала. Слова были острыми, тяжёлыми, как булыжники. Но она понимала: здесь нет злости — только боль. Такая же, как у неё, только идущая с другого конца одной и той же лжи.
— Всё имущество — моё, — сказала она сухо. — Даже если вы подадите в суд, вы ничего не получите. Михаил не оставил ничего. У него никогда ничего и не было.
— Тогда мы с сыном останемся ни с чем, — усмехнулась Виталина. — Кроме фамилии и фотографии. А мне прописка нужна. Я не собираюсь прозябать в провинции. Миша мне не это обещал, когда мы с ним вместе были. Он обещал вытащить меня из той дыры, где я живу.
— Может быть он правда всё это обещал, но это не моя проблема, — ответила Маргарита. — Он был щедр только обещаниями.
— Да, — кивнула Виталина, — в этом он мастер.
Они простояли молча ещё минуту. Потом Виталина поняла, что добиться желаемого у неё не получится и ушла — быстро, будто не хотела, чтобы кто-то увидел её глаза.
Через день зашла Жанна. Без звонка. Просто постучала в дверь. Была натянутая тишина, пахло духами и дорогим кремом. Жанна положила на кухонный стол УЗИ.
— Это девочка. Я всё равно рожу. Даже если без наследства, без вас, без Михаила. Просто я хочу, чтобы вы знали. Вам теперь с этим жить. А там поступайте как хотите.
— Я не хочу, — спокойно ответила Маргарита. — Ни знать, ни помнить. Но забыть тоже не смогу.
Жанна ожидала другого ответа. Она была уверена, что Рита расчувствуется. Но сейчас, глядя на собеседницу, она понимала – ничего получить не удастся. Она сделала ещё раз попытку надавить на жалость, прикрываясь беременностью, но снова натолкнулась на глухую стену со стороны Риты. А потом Жанна грустно вздохнула и просто ушла, не доев печенье.
И вот теперь, спустя десять дней после похорон, Маргарита сидела на кухне, смотрела в окно и думала: трое женщин. Трое. Каждая думала, что она была у Михаила особенной. Каждая надеялась, что он выберет её и каждая осталась ни с чем.
Никакой дружбы между ними не будет. Они не станут собираться на праздники, не будут звонить друг другу, делиться рецептами или помогать с детьми. Слишком разное у них прошлое, слишком горький вкус на языке.
Но одна вещь их всё же объединяла – он. Михаил. Муж, отец, любовник, рассказчик, фантазёр. Человек, которого они никогда не узнавали до конца — и, может быть, так и не узнали бы, даже если бы прожили рядом всю жизнь.
Со временем всё рассасывается, даже самое острое, дикое, несправедливое. Горе уходит не рывком, не всхлипом — оно исчезает слоями. Сначала перестаёт болеть что-то внутри, в душе, а потом ты вдруг обнаруживаешь, что перестала ждать шагов в коридоре или его голос в другой комнате. Это не облегчение. Это просто пустота, с которой надо научиться жить.
Маргарита жила. Не быстро, не по плану, но по-честному.
Дети Маргариты звонили регулярно — Ира с тревогой, Виктор сдержанно, но оба были рядом, насколько могли. И всё же именно в тишине, без них, Маргарита начала понимать, что теперь — другая. Не просто вдова, а женщина без роли жены.
Она перестала открывать старые ящики, перестала готовить блины по воскресеньям, как делала для Михаила. Перестала слушать его любимую радиостанцию, перестала смотреть сериал, который они всегда смотрели вдвоём. Словно снимала с себя старую одежду, давно уже неудобную и тянущую вниз.
Как-то раз она пошла в парикмахерскую и впервые за двадцать лет попросила: «Сделайте покороче». Парикмахерша удивилась, даже переспросила, но потом, увидев, с какой решимостью Маргарита смотрит в зеркало, молча взялась за ножницы.
Позже, сидя на лавочке у подъезда, в тонком свитере и с новой стрижкой, Маргарита наблюдала, как школьники идут мимо с рюкзаками, как молодая мама тащит капризного малыша, как старик у соседнего подъезда кормит голубей, и думала, что жизнь — всё равно продолжается. И в этом было что-то горько-утешительное.
Прошло несколько месяцев.
Маргарита не вспоминала о Михаиле каждый день. И не потому, что забыла — просто устала держать в себе обиду, злость и всё то, что больше не изменит прошлое. Она сама для себя решила – хватит. Хватит копаться, хватит искать в его словах скрытые смыслы, хватит прокручивать разговоры с теми женщинами, которых он оставил после себя. Михаила больше нет. А она — есть.
И в её жизни ещё может быть что-то, что будет принадлежать только ей.
В один из таких дней, когда воздух пах чем-то новым, как после дождя, Маргарита пошла в библиотеку. Просто так — не за книгой, а за ощущением. Там, в читальном зале, она заняла своё любимое место у окна и стала листать свежий журнал. Через пару минут рядом сел мужчина — незнакомый, лет шестидесяти, с добрыми глазами и лёгкой сединой на висках.
Он бросил взгляд на неё, а потом — на журнал.
— Интересуетесь садоводством? — спросил с лёгкой улыбкой.
Маргарита посмотрела на него. И впервые за долгое время ей не захотелось отвернуться от чужого взгляда.
— Пока только мысленно, — ответила она. — Но, может, когда-нибудь и до грядок дойду.
Он усмехнулся приятно и ненавязчиво.
— А я садовод со стажем. Могу часами рассказывать о том что и как растёт. Хотя, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Если вы не против увидеть, моя дача ждёт.
Маргарита улыбнулась и вдруг, сама от себя не ожидая, подумала: «А ведь почему бы и нет?».
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru