Настя не привыкла к счастью. Она его не ловила — оно пришло само, без драмы, без скандалов но и без осознания, что это «любовь с первого взгляда». Просто однажды, когда она устала от прошлых токсичных отношений, в её жизни появился Иван – тихий, взрослый, вежливый. Без пустых слов, но с каким-то таким вниманием к мелочам, от которых внутри сразу становилось спокойно.
Он не называл её зайкой, не задаривал цветами, но каждый раз помнил, какие яблоки она любит. Знал, что после напряжённой недели у неё начинается бессонница, и присылал аудиосказки, чтобы она заснула. Мог приехать к офису и просто подождать снаружи, чтобы довезти домой. Настя даже боялась сказать, что влюбилась — настолько всё было по-настоящему, а не как в фильмах.
Они были вместе больше года и с недавних пор планировали съехаться. Уже смотрели квартиры: уютные, с широкими подоконниками и большой кухней. Всё шло к тому, чтобы две жизни могли стать их общей жизнью. Но была одна странность.
Каждую субботу Иван был недоступен. Не в прямом смысле — он не исчезал, не отключал телефон, не врал. Он просто говорил:
— В субботу не получится, прости. У меня дела.
Какие у него дела, он не объяснял. А если Настя спрашивала, то отвечал уклончиво. Чаще всего это были примерно такие ответы:
— Нужно кое-что уладить, ничего важного.
— Это из моей прошлой жизни, нас с тобой это не касается.
— Потом расскажу.
Но это «потом» всё не наступало.
Настя не была из тех, кто устраивает сцены. Она долго ничего не говорила и просто наблюдала, что-то сравнивала и искала логическое объяснение. Может, родители? Может, кто-то больной, о ком он заботится? Но ни разу Иван не показал ни тревоги, ни грусти. Он был спокоен, причём даже слишком.
Однажды Настя всё же не выдержала и сказала:
— Слушай, мы вроде как пара и даже почти живём вместе, а у тебя каждый раз — суббота вне зоны доступа. Может, я что-то должна знать?
Иван подошёл, сел рядом, взял её руку и ответил небрежно, но мягко:
— Там всё сложно. Но честно — это не то, из-за чего стоит волноваться. Я бы тебе сказал, если бы тебе это было нужно и если бы это было серьёзно. Поверь, это просто привычка выполнять свои обязанности.
Он поцеловал её в висок и добавил:
— Я всё расскажу, обязательно, только чуть позже.
Настя кивнула и сделала вид, что ей хватило этого ответа. Но внутри уже заползло то липкое ощущение, которое невозможно не заметить. Ощущение, что тебе чего-то не говорят. А ты почему-то боишься узнать что.
Она честно не планировала ничего устраивать. Настя была далека от истерик, не умела устраивать сцены и презирала шпионские выходки. Но субботы, проведённые без Ивана начали накапливаться. Их становилось всё больше и с каждой новой она чувствовала, как внутри накапливается ощущение фальши, будто Иван не весь с ней, а частично — в другой жизни.
В ту субботу она просто не выдержала. Он снова сказал, что у него «дела» и ушёл — как обычно: без суеты, спокойно, без тревоги в глазах. Она ждала, пока он свернёт за угол, надела пальто и вышла следом. Не дышала громко, не приближалась, просто шла в пятидесяти шагах. Дальше он сел в маршрутку. Она села в припаркованную на остановке машину бомбилы, притворившись, что заблудилась. Сердце стучало в горле, ладони вспотели, и Настя сама себя спрашивала: что ты делаешь? Зачем?
Они доехали до парка, того самого который был рядом с речкой. Иван купил кофе в бумажном стакане и пошёл вдоль дорожки. Настя стояла за деревьями, пряча лицо за шарфом. И тут она его увидела причём не одного.
Это был мальчик — лет трёх, в синей шапке с динозаврами и молодая, яркая женщина с заплетённой косой и лёгкой походкой. Мальчик бежал к Ивану и кричал:
— Пааапа! — и бросился в его объятия.
Иван поднял его, прижал к себе. Никакой неловкости – всё было естественно. Потом он улыбнулся женщине — не как другу, не как знакомой, а как-то по-домашнему. Настя вжалась в дерево, всё её тело дрожало и сердце колотилось в висках. Вот и ответ. Вот она, его «обязанность» по субботам. У него есть другая женщина и ребёнок, причём ребёнок зовёт его папой.
Они гуляли, играли, смеялись. Иван нес рюкзачок малыша, женщина поправляла ему шарф, и всё это было настолько естественным, будто они настоящая семья. Настя чувствовала, как у неё из-под ног уходит почва. Всё, что она думала, всё, что строила в голове — рушилось с хрустом и пеплом.
Она вернулась домой молча. Села на диван, сняла пальто, даже не помня как. И долго просто смотрела в одну точку – без слёз и без мыслей. В голове крутилось только одно: «Почему ты молчал? Почему?».
Настя почти не спала. Ночь прошла в молчаливых переговорах с самой собой — то она убеждала себя, что всё неправильно поняла, то мысленно кричала Ивану: «Как ты мог?!». А утром, будто обесточенная, пошла варить кофе, разбив по дороге чашку, которую всегда берегла — ту самую, с их первой с Иваном поездки на море. Это было не просто раздражение — всё внутри было спутано. Она не знала, обманывает ли себя, надеясь, что всё не так, или обманывала себя всё это время, веря, что знает Ивана.
Он пришёл в гости в воскресенье. Обычный, спокойный, с коробкой её любимых круассанов. Поцеловал в щёку, поинтересовался, как выходные, сел на диван, вытянув ноги, и начал рассказывать о новой квартире, которую он нашёл — вроде бы светлая, и рядом парк. Он был таким, как всегда. Будто ничего не произошло, будто в субботу не было встречи с женщиной и ребёнком, который звал его папой.
Настя смотрела на него и не узнавала. Теперь каждый его жест, каждый взгляд казались фальшивыми. Даже его голос звучал иначе — глухо, будто за стеной. Но она молчала и ничего не спрашивала. Ей было страшно услышать, что всё правда. Что субботы — это другая жизнь, в которой для неё нет места.
Она не устраивала допросов. Просто начала искать вещи, фото, документы. Смотрела в телефон, когда он принимал душ. Ничего, ни одного намёка, ни одного следа на то, что у него есть ещё кто-то. Но она не могла забыть тот день в парке: голос ребёнка, как он тянул руки к Ивану, как женщина смотрела на них с таким спокойствием, будто делала это не в первый раз.
Через несколько дней ей повезло — случай, глупый, почти детективный, но он дал зацепку. Она гуляла рядом с тем самым парком и увидела ту же женщину — с мальчиком. Малыш снова был в своей синей шапке с динозаврами, и в какой-то момент он снял её, бросив у одной из скамеек. Настя не раздумывала – быстро подошла, подняла и сунула в сумочку.
Через знакомую в лаборатории она договорилась сделать анонимный ДНК-тест, по образцу волоса с шапки и личной щётки Ивана. Официально так не делается, но жизнь — не всегда по инструкции.
Результат пришёл через две недели. Обычный конверт, обычная бумага. Какие-то непонятные слова и цифры и только одно главное – совпадение отсутствует, родство исключается.
Настя сидела с этим листом, как с приговором. Нет, она не радовалась. Она не вскочила с криком «попался». Она чувствовала себя опустошённой. Потому что теперь — всё стало ещё непонятнее.
Если ребёнок не его, почему он там? Зачем приходит? Что его держит в этой семье, если он им никто?
Иван пришёл с пирогом. Сказал, что испёк сам — и засмеялся, потому что, конечно, в жизни ничего не пёк. Настя сидела на кухне, руки сцеплены в замок, конверт с результатом ДНК лежал рядом, под салфеткой. Она уже тысячу раз прокрутила в голове, как скажет, каким тоном, с какой интонацией. Но когда он вошёл, всё это исчезло. Осталась только тишина и тяжёлое, медленное ожидание.
— Ты помнишь, я как-то спрашивала про твои субботы? — сказала она, не глядя на него.
Иван замер. Поставил пирог на стол, словно неуверенно, будто только сейчас понял, что с этим вечером что-то не так.
— Помню, — тихо ответил он. — Тогда ты не настаивала.
— Сейчас настаиваю. – Сказала Настя, а потом положила на стол конверт. — Я сделала тест. Он не твой сын. Я… не знала, как иначе проверить. Прости.
Иван посмотрел на бумагу, но не стал читать. Только кивнул.
— Спасибо, что сказала честно.
Он сел напротив не собираясь ничего отрицать и не желая юлить. Лицо стало серьёзным, даже каким-то другим — как будто он готовился к этому моменту давно.
— Я не изменяю тебе, — сказал он спокойно. — И у меня нет другой семьи. Но есть Ира. И есть мальчик — Егор. Я знал, что однажды всё равно придётся всё объяснить. Но, Настя, ты должна понять — это не так просто.
Она не ответила и только кивнула. Тогда он продолжил.
— Ира была женой моего друга, Сашки. Мы вместе росли, потом учились, потом поехали на Кавказ — на выходные, просто пройти маршрут. Это я когда-то увлекся походами в горы и заразил этим хобби его. Мы уже много где к тому моменту успели побывать. И всегда везде всё было хорошо. Но в тот раз случился обвал. Я оступился на мокром камне, сорвался, повис на склоне. Саша полез за мной и спас. Меня подтянул, а сам не удержался.
Голос его не дрогнул, но Настя видела, как он сжал пальцы. Лицо было без выражения, но внутри что-то сжималось и молчало от боли.
— Через два месяца Ира узнала, что беременна. Саша не успел даже узнать об этом. Я с тех пор в горах и не бывал и даже не вспоминаю о бывшем хобби. Я понимал, что больше не могу и не имею право рисковать собой и ставить свою жизнь под угрозу. Понимаешь, я просто обязан постараться хоть в чём-то заменить Ире и её сыну Сашу. И я помогал как мог — деньгами, покупками, просто был рядом. А потом родился Егор. Он не знал Сашу. И когда начал говорить, сам стал звать меня папой. Ни сговора, ни подмены, просто сам назвал меня папой и всё. Ира сначала пыталась объяснять, кто я, но он смотрел на меня и говорил: «папа». И всё.
Настя медленно выдохнула. Всё в ней будто встало на свои места, но ещё не успокоилось.
— Почему ты мне не сказал?
Он отвёл взгляд.
— Потому что до тебя были трое. – Он замолчал, потом, будто собираясь с силами, продолжил:
— Первая сказала, что ей тяжело от того, что часть меня где-то с другой женщиной. Вторая — что не хочет, чтобы «какой-то чужой ребёнок» получал мои деньги и внимание. Третья — прямо спросила: «Ты кого выбираешь — меня или их?».
Он чуть усмехнулся, не по-настоящему.
— А я не смог выбирать. Не мог сказать ребёнку, который называет меня папой, что я больше не приду. Он же не виноват, что не мой. Он просто любит меня и всё.
Настя медленно подняла голову.
— И ты решил, что я такая же?
Он посмотрел на неё.
— Я точно не знал, но сначала боялся. Потом понял, что ты другая, но не знал как всё объяснить. И немного боялся. А ты сама знаешь, что страх – он иногда сильнее даже логики.
Они долго сидели молча и в этой тишине было всё: прощение, боль, страх потерять, и какое-то странное облегчение — теперь между ними больше не было лжи. Настя не ушла. Она не стала хлопать дверью, не закатывала сцены, не произносила театральных реплик — просто осталась. Посидела рядом, обняла его за плечи, прижалась щекой к его виску и молча поблагодарила судьбу за то, что, как бы ни было тяжело, хотя бы правда оказалась не грязной. Тогда это казалось правильным — даже, возможно, благородным. Но на следующее утро она проснулась с ощущением пустоты, будто всё, что ещё вчера соединяло их, за ночь растаяло, оставив лишь невидимую щель между двумя мирами, из которых один по субботам навсегда будет ей недоступен.
Она бродила по квартире, словно в гостях у самой себя, смотрела на знакомые вещи — его рубашку, перекинутую через спинку стула, книгу с загнутыми страницами, кружку с облупившимся рисунком, и при этом чувствовала, как каждая из этих мелочей отзывается внутри чем-то новым, непривычным. Та же чашка, которую она мыла с утра, вдруг напоминала не о совместных завтраках, а о том, что в какой-то другой кухне, может быть, в это же время он держал такую же чашку.
Теперь всё делилось — жесты, интонации, внимание. И даже если Настя пыталась убедить себя, что речь идёт не о любовной связи, не об измене, а о прошлом и долге, в глубине души она не могла избавиться от чувства, что её невольно делают второй в чём-то, что должно было быть только её.
Именно из-за этой спутанности — обиды, стыда, нежности и бессилия — она решилась на визит к психологу. Без долгих вступлений, без кивков «всё хорошо», она просто села и сказала: «Я не могу дышать, зная, что по субботам он не мой». Спокойная, моложавая женщина напротив слушала внимательно, не перебивая, а потом мягко, почти шёпотом, произнесла:
— Вы переживаете не из-за того, что у него есть чувство вины, а из-за того, что он не чувствует необходимости это объяснять. Он живёт с обетом молчания, который сам на себя наложил, и вы оказались в этом молчании без права слова. Он не выбирал между вами и кем-то. Он просто живёт между вами. А вы пытаетесь жить в его промежутке.
Настя долго не отвечала. Потом поблагодарила, вышла на улицу и пошла пешком до дома — сквозь моросящий дождь, который, казалось, совпадал с её состоянием: ни злым, ни холодным, просто всепроникающим.
С Иваном она старалась держаться спокойно и быть прежней. И он, казалось, принимал эту игру, хотя что-то в его взгляде подсказывало — он чувствует, что играет с человеком, у которого карты на столе, а у него — в рукаве. И вот однажды вечером, когда они выбирали шторы для будущей квартиры и спорили о том, подойдут ли голубые к тёплому свету, он вдруг отодвинул ткань и произнёс:
— Я не хочу тебя держать, если тебе тяжело. И не собираюсь убеждать остаться, если ты всё ещё сомневаешься. Только скажи — ты справишься?
Она замерла. Смотрела на него долго, вглядываясь не в лицо, а в ту тень, которая в субботу, уводит его туда, где живёт мальчик, называющий его папой. И, наконец, сказала:
— Если бы у тебя была бывшая жена и ребёнок, с которыми ты должен общаться, я бы поняла. Я понимала бы, куда ты уходишь, на что тратится время и внимание. Но здесь другое. Ты никому ничего не должен. Ты просто сам выбрал эту связь. Не юридически, не по крови, а по сердцу.
Она вздохнула и добавила:
— А это намного сложнее принять. Потому что я знаю — ты там не потому, что любишь, а потому что должен.
Он отвёл взгляд, не споря, не оправдываясь. Она не упрекала, не обвиняла, а просто проговорила вслух то, что раньше звучало лишь внутри — и от этого ей стало легче, даже если ничего не изменилось.
Ира позвонила Ивану в будний день — голос её был, как всегда, ровным и собранным, но в нём чувствовалось напряжение, будто она заранее знала, что разговор будет болезненным. Он не стал тянуть, приехал сразу после работы, как всегда — с яблоками для Егора, с пакетом йогуртов и парой машинок, которые малыш мог бы «чинить» под диваном. Егор спал. Ира встретила Ивана в прихожей, не обняла, не улыбнулась — только кивнула в сторону кухни: «Поговорим».
Она не ходила вокруг да около.
— У меня появился человек, — сказала она, глядя в чашку чая, в которой так и не заварилась заварка. — Его зовут Николай. Мы с ним знакомы давно и мне кажется, он может быть рядом. Не временно, а надолго. Мне кажется, что я готова к этому. Да и Егорке, пока он ещё маленький, будет проще.
Иван кивнул. Он знал, что когда-нибудь это произойдёт. Даже надеялся, чтобы не быть больше между. Чтобы Ира перестала быть женщиной, перед которой он несёт вину, а стала снова просто знакомой.
— Я хочу, чтобы Егор с ним познакомился. Постепенно и спокойно, без травм, — продолжила она. — Но для этого ты должен исчезнуть. Не сразу, а тоже постепенно, но окончательно.
Она сделала паузу и посмотрела ему в глаза.
— Прости, но если он будет тебя видеть, он не примет другого мужчину. Ты слишком настоящий для него. И слишком папа.
Иван не отвечал. Просто сидел, держась за край стола. В голове всё смешалось: воспоминания о первых шагах, как Егор учился есть ложкой, как называл «папа, папочка, мой папа». И теперь нужно всё отрезать, исчезнуть и сделать это добровольно.
— Ира, это будет тяжело, но ты права. — Только успел сказать он, но Ира уже поднялась.
— Я всё понимаю, правда, и благодарна тебе за всё. Но теперь нужно, чтобы Егор смог стать частью другой жизни. У него будет свой папа. Ты не обязан всегда быть «запасным».
Иван ушёл не сразу. Посидел, заглянул в детскую, коснулся лба спящего мальчика и медленно вышел, будто оставляя не квартиру, а часть себя.
Настя ждала его дома. Она не задавала вопросов, когда он зашёл, не просила объяснений. Просто подошла, обняла, положила голову ему на грудь и слушала, как медленно и тяжело стучит его сердце. А потом, чуть позже, за чаем, он рассказал всё, что сказала Ира. Без прикрас и без надрыва.
Настя выслушала и, не сразу, но с какой-то новой силой в голосе произнесла:
— Я не знаю, что нас ждёт, но я не уйду. Если тебе будет больно — я буду рядом. Если тебе будет тяжело — я не убегу. Мне страшно и, может быть, я всё ещё ревную к прошлому, но теперь я точно знаю — я выбираю быть с тобой. Даже если это будет не просто. Даже если иногда придётся быть сильнее, чем я умею.
И он впервые за долгое время заплакал. Не сдерживаясь, не прячась, как мальчик, которому сказали: теперь тебя не ждут. Но рядом была Настя. Не та, с которой он делил квартиру, а та, с которой он хотел бы делить жизнь.
Дальше всё было по-настоящему, а не как в фильмах. Планировалась не неловкая встреча за столом и не мимолётная сцена у лифта. Всё было спланировано, проговорено, выверено почти до запятой — как хирургическая операция, где важен не только результат, но и каждое движение до него.
Ира позвонила сама. Голос её был усталым, но доброжелательным.
— Я думаю, пришло время. Он всё чаще спрашивает, почему ты не приходишь. Николай уже готов, и я просто хочу, чтобы всё прошло спокойно.
Она помолчала, потом добавила:
— Приезжайте. Вместе. Мне кажется, Егор должен увидеть — вы не враги.
Настя колебалась. Не потому, что не хотела идти, а потому, что боялась оказаться чужой в этой связке, в которой до неё всё уже давно сложилось. Но она пошла просто чтобы быть рядом, чтобы помочь Ивану отдать Егора без боли, если это вообще возможно.
Они пришли вдвоём. В подъезде Иван долго не нажимал кнопку звонка, потом только взглянул на Настю, и она кивнула — почти незаметно, но твёрдо.
Ира открыла дверь. Николай стоял чуть в стороне, с мягкой улыбкой, как человек, который не претендует, но готов ждать. Егорка выбежал из комнаты с криком:
— Паааапа! — и остановился, увидев, что «папа» не один.
Иван присел, раскинул руки — мальчик подбежал, вцепился в шею, как всегда, и тогда Иван, держа его на руках, повернулся к Николаю.
— Сынок, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул, — помнишь, ты всегда спрашивал, почему я прихожу только по субботам?
Мальчик кивнул, прижавшись щекой к плечу.
— А хочешь, чтобы папа был с тобой каждый день? Чтоб он встречал тебя из садика, читал книжки, укрывал одеялом?
— Хочу, — шепнул Егор.
Иван перевёл взгляд на Николая и мягко улыбнулся.
— Вот, познакомься. Это Николай. Он очень добрый и сильный. И он будет твоим папой. Настоящим. Не на субботу, а навсегда. А я буду твоим другом. Запасным папой. Если что-то случится, я всегда смогу оказаться рядом. Но теперь у тебя будет свой папа каждый день.
Мальчик молчал. Потом посмотрел на Николая. Потом снова на Ивана. И вдруг сказал:
— А можно, чтобы два папы?
Иван вздохнул — выдохнул весь воздух из лёгких, будто пытался оставить с этим воздухом боль, и тихо ответил:
— Можно. Но всё-таки один — главный. А я буду тем, кто будет рядом, когда надо. Хорошо?
Мальчик кивнул. И в этот момент, наверное, всё и случилось. Всё, что должно было случиться – передача и принятие.
Настя стояла рядом. Ни лишнего слова, ни жеста. Только лёгкая улыбка.
Ира подошла позже, после чая, и тихо сказала:
— Спасибо, что пришла. Это многое упростило.
Настя кивнула.
— Нам всем было сложно. Но теперь — по-другому.
Через час Настя с Иваном шли домой. На улице начинал срываться мелкий дождик, но они не торопились. Сначала молчали, потом разговаривали о Егорке, Ире и Николае. Настя дала возможность любимому выговориться и окончательно закрыть это главу. В какой-то момент она поняла, что пора сказать о главном.
— Ванюша, на сегодня это не все потрясения для тебя. – Сказала она, сильнее беря его за руку.
Чувствовалось, что Иван напрягся, но старался не подавать виду. Настя выдержала паузу и ровным тоном, стараясь скрыть радость, продолжила.
— У нас с тобой будет ребёнок, Ванечка. Я на третьем месяце.
Иван остановился и какое-то время будто боялся посмотреть на Настю. Было понятно, что он пытается осознать происходящее. Потом он повернулся к любимой и просто посмотрел ей в глаза. И в этом взгляде было всё то, что невозможно выразить словами.
— Если будет мальчик, давай назовём его Егором. – С улыбкой смог выдавить из себя Иван.
— Как скажешь, любимый. – С улыбкой ответила Настя и обняла Ивана.
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru