На кухне пахло печёными яблоками, и в этом аромате было что-то до боли родное, успокаивающее. Таисия, поправляя фартук на поясе, вытащила из духовки глубокую форму, поставила её на подставку и приглушённо окликнула:
— Лёш, зови отца, чай уже стынет.
Алексей, худощавый, но плечистый парень с вечно взлохмаченными волосами и острым взглядом, выглянул из своей комнаты, вяло отозвался и пошёл по коридору, тяжело волоча тапки. Он учился на втором курсе, но после общежития первого года с радостью вернулся домой, где не надо было воевать за плиту, искать чистую посуду или терпеть чужую музыку по ночам.
Денис, отец, как обычно задержался в гараже, копался в своём старом мотоцикле, хотя давно уже не ездил — то времени не было, то что-то мешало. Алексей подозревал, что на самом деле отец просто прятался в гараже от суеты, от разговоров, от себя самого, может быть. Но звать его к ужину всё равно приходилось.
— Батя, мама зовёт, — сказал Лёша, заглянув в гараж, где пахло солидолом, металлом и чем-то чуть горьким.
— Уже иду, сын, — ответил Денис, не поднимая головы. Он был упрямым, сдержанным мужчиной, из тех, кто всё держит внутри, никогда не жалуется и редко улыбается по-настоящему.
Когда вся семья собралась за столом, в прихожей неожиданно раздался звонок. Таисия, удивлённо вскинув брови, вытерла руки о полотенце и пошла открывать дверь. Алексей продолжал намазывать мёд на гренку, даже не отреагировав, но, услышав женский голос, замер.
— Тася, привет! Надеюсь, не слишком внезапно?
В дверях стояла Галина — младшая сестра Таисии. Слегка похудевшая, с тёмными кругами под глазами, но всё такая же эффектная, как в молодости. Высокие скулы, прямые волосы, дорогой плащ, из-под которого выглядывало тонкое запястье с золотым браслетом.
— Галя? — Таисия растерялась, но на губах её появилась улыбка. — А чего ты не предупредила?
— Да я же давно обещала навестить. Вот и решила сейчас — или никогда, — пожала плечами Галина, в её голосе проскальзывала напряжённая бодрость, как у человека, который очень старается казаться спокойным.
Денис вышел в коридор с полотенцем через плечо. Увидев Галину, чуть заметно вздрогнул, но тут же натянул на лицо вежливую маску.
— Привет, Галя. Неожиданно. Но заходи, конечно.
Алексей наблюдал из-за угла. Он не видел тётю лет пять, если не больше. Всегда казалось, что она из другого мира — из большого города, из сферы бизнеса. Она была как будто гостья из другой жизни. Но сейчас в ней было что-то другое. Что-то, чего он пока не мог понять.
За столом разговор шёл об общих знакомых, о погоде, о ценах на билеты. Таисия всё время подливала чай, угощала, старалась создать уют. Галина держалась оживлённо, но её улыбка не доходила до глаз. Денис больше молчал, будто и не рад приезду сестры жены.
Алексей молчал тоже, чувствуя, как в этом вечере есть что-то странное. Приезд тёти без предупреждения — это было нетипично. Обычно всё заранее, по списку, с подарками и подписями на открытках. А тут — внезапно, без багажа, без звонка, с усталым лицом и взглядом, в котором то ли страх, то ли решимость.
Позже, когда он шёл в свою комнату, мимо гостевой, где теперь стоял раскладной диван, он заметил, что дверь чуть приоткрыта. Сквозь щель он услышал, как мама тихо сказала:
— Всё получится. Ты справишься. Я в тебя верю.
Он не понял, кому это было сказано и о чём конкретно, но почему-то его прошиб озноб.
В ту ночь он долго не мог уснуть. В голове звучал мамин голос, и какая-то неясная тревога уже начинала укладываться в углы его сознания, пока ещё без формы, но с отчётливым послевкусием предчувствия.
На следующее утро Галина сидела на кухне с чашкой крепкого кофе, и казалась неожиданно домашней: волосы собраны в небрежный хвост, на плечах — старенький мамин халат в мелкий цветочек, который будто бы только подчёркивал её чужеродность. Она листала газету, временами невпопад комментируя какие-то новости, а Таисия с утра уже хлопотала у плиты, будто ей нужно было накормить армию. Лёша, выходя заварить себе чай, обменялся с тётей дежурным приветствием и тут же почувствовал — в воздухе что-то изменилось. Чуть натянутая тишина, как будто кто-то в комнате был лишним.
Дни тянулись размеренно. Таисия много свободного времени проводила в саду, ухаживала за цветами, но уже не так бойко, как раньше. Она быстро уставала, иногда незаметно исчезала в спальне и выходила оттуда с затуманенным взглядом. Лёша начал беспокоиться, но она отшучивалась — мол, возраст, весна, давление скачет. А потом снова улыбалась — своей неповторимой, материнской, тёплой улыбкой, от которой отступала тревога, хоть и ненадолго.
Денис, наоборот, становился раздражительнее. Он часто не возвращался обедать, запирался в гараже или вдруг уезжал в магазин за каким-то болтом, хотя все запчасти у него были в ящике. С Галиной они не вели никаких длинных разговоров на виду, но Лёша чувствовал — они смотрят друг на друга дольше, чем надо. Взгляды, которые цепляются и опускаются слишком медленно.
А потом был тот вечер. Лёша пришёл домой раньше обычного. Семинар отменили, и он, не предупредив никого, просто вернулся, решив доесть вчерашнюю запеканку и немного полежать с книжкой. Дверь он открыл бесшумно, ключ повернулся легко. В доме стояла тишина. Он снял куртку, разулся, направился к кухне — и услышал звук. Тихий, словно кто-то вздохнул слишком близко.
Он обернулся, замер, не дыша. Дверь в гостиную была приоткрыта. За ней — Денис и Галина. Она стояла вплотную к нему, прижавшись щекой к его плечу. Он держал её за талию, его губы — у самого уха. Это длилось всего пару секунд, но этих секунд было достаточно, чтобы всё стало понятно. Это не случайность, не ошибка, не порыв. Это было что-то другое – настоящее, долгое и страшное.
Алексей отшатнулся и тихо вышел на улицу. Сердце стучало где-то в горле, ладони вспотели. Он не знал, как дышать. Ему хотелось врезать отцу, закричать, выбросить телефон, не возвращаться домой. Но он просто сел на лавку, закрыл лицо руками и сидел, пока на плечи не упала прохлада вечера.
Позже, уже ночью, он всё же зашёл к отцу. Не стучал — просто вошёл. Денис сидел в кресле с полупустым стаканом в руке, и, увидев сына, помрачнел. В его взгляде не было раскаяния. Только настороженность и готовность защищаться.
— Ты всё видел? — спросил он, будто надеясь, что нет.
— Да, — ответил Алексей хрипло. — Я видел.
Денис встал, походил по комнате, посмотрел в окно.
— Это не твоё дело. Ты не понимаешь, как всё на самом деле. Но я тебе заплачу. Я… просто хочу, чтобы ты не говорил матери. По крайней мере не сейчас.
Лёша не верил своим ушам. Это был отец, но сейчас он был как чужой человек, который боится не потерять семью, а потерять удобство. Он молчал, просто молчал. А потом вышел, захлопнув за собой дверь так, что заскрипела рама.
Ту ночь он не спал. В голове крутился один и тот же вопрос: что делать? Но ответа пока не было.
Прошла неделя, но ощущение, что в доме что-то сломалось, только усиливалось. Таисия всё ещё старалась улыбаться за столом, готовить ужин, разговаривать о пустяках — и именно это напускное спокойствие особенно ранило Алексея. Он наблюдал за ней с болью: она будто изнутри тускнела, медленно, как свеча, горящая при сквозняке. Иногда она сидела у окна, как будто ждала кого-то или что-то, и Лёша ловил себя на мысли, что боится — как бы не случилось чего-то непоправимого.
Галина, напротив, стала вести себя увереннее. Она больше не изображала суету, не терялась на кухне, не просила совета по поводу чистящих средств. В её походке появилась лёгкость, будто она наконец обрела свою цель. А отец будто начал делить день на зоны. Утро — для семьи. Вечер — для гаража. А ночь… Лёша старался не думать, что происходит по ночам. Не думал, но слышал.
Он держался ради матери. Но потом снова стал свидетелем.
Это произошло вечером, когда он вернулся с учёбы позже обычного. На этот раз без стука вошёл в дом и первым делом услышал смех. Лёгкий, женский — голос Галины. И мужской — приглушённый, но узнаваемый. Он замер у лестницы, снова гостиная, снова открытая дверь. Снова сцена, которую он не должен был видеть.
Отец держал Галину за руку, нежно касаясь её пальцев, как будто это было привычным жестом. Она смотрела на него с той улыбкой, которой никогда не удостаивала никого в этой семье. Они выглядели так, как будто это был их мир, отдельный от остального дома, от боли, от правил.
Лёша не выдержал. Он дождался пока мать вернётся из магазина, и решил с ней поговорить. Сердце колотилось так, будто сейчас выпрыгнет из груди. Он не знал, что именно скажет. Просто знал: молчать больше нельзя.
Таисия уже лежала на кровати с книгой, в очках, в своём мягком старом халате. Увидев сына, она села, сняла очки.
— Что случилось? Ты какой-то бледный…
Он закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, не зная, как начать.
— Мам… — начал он тихо. — Я должен тебе что-то сказать.
— Про отца и Галину? — спокойно спросила она, не сводя с него глаз.
Он замер. Казалось, земля ушла из-под ног.
— Ты всё знаешь?
Она кивнула в ответ медленно и устало.
— Знаю давно. Я сама всё устроила.
Лёша не поверил своим ушам. Он сел рядом на край кровати. В горле пересохло.
— Что значит — устроила?
Таисия вздохнула, опустила взгляд на свои ладони.
— У меня рак, Лёша. Уже два года как. Я лечилась, боролась, но больше нет смысла. Мы с тобой оба знаем, что я слабею… И когда я поняла, что конца не избежать — я начала думать не о себе. А о них – о твоём отце и о Галине.
Он слушал, не моргая. Внутри всё клокотало.
— Галина — одинока. У неё никогда не было семьи. Мужчины бросали её. А отец твой… Он не плохой. Просто… он не выдержит одиночества. Я знаю его. Он сломается. Им обоим будет очень плохо, когда меня не станет. Я не хочу, чтобы они остались поодиночке. Я хотела, чтобы у них был кто-то. Чтобы была жизнь после меня.
— Мам… — голос Алексея дрогнул. — Но это же неправильно как-то.
— Неправильно? — слабо улыбнулась Таисия. — Наверное и неправильно, я и сама не знаю. Но я не смогла придумать другого способа. Только так я могла хоть как-то их соединить. Пусть даже через вину. Пусть даже такой ценой.
Он сидел молча. И вдруг Лёша понял — она говорит спокойно, без слёз, без истерики. Как человек, который всё принял. И как будто просит его — тоже принять.
— Знаешь, Лёшенька, я ведь много думала обо всём этом. И если быть до конца честной, я чувствую, что тоже виновата перед ними – перед Галей и перед твоим отцом.
Он настороженно поднял взгляд — в голосе матери зазвучало что-то новое, глубокое, чуть горькое.
— В молодости, ещё до нашей свадьбы, всё было иначе. Денис сначала ухаживал за Галей. Он был ею увлечён — это было видно всем. А она была такая целеустремлённая, упрямая. Всегда говорила, что сначала выучится, устроится, а уж потом подумает о семье. Не то чтобы она его отталкивала, но и не обнадёживала. И вот в это время я сама влюбилась в него по уши. И старалась быть рядом, когда он был разочарован. Слушала, смеялась над его шутками, помогала, как могла. В общем я оказалась проще, понятнее и легче.
Она вздохнула и провела рукой по покрывалу, будто стирала с него невидимую пыль времени.
— В какой-то момент он просто сдался – мы начали встречаться. А потом я забеременела. И вопроса «выбирать» уже не стояло, поэтому мы поженились. Я была счастлива с ним, правда. Я его любила, а он всегда был порядочным – старался, не упрекал. Но я ведь видела как он смотрит на Галю, как меняется при ней.
Лёша опустил голову. Было страшно слышать это от матери, и в то же время — облегчение. Как будто правда, долгое время зарытая под тонны семейных правил, наконец нашла выход.
— А Галя она ведь тоже любила его. Только не сказала ничего ни тогда, ни потом, чтобы не огорчать меня. Я это поняла позже. Она никогда не строила серьёзных отношений и всегда выбирала таких, кто точно не останется. А любила одного — моего мужа. Всю жизнь.
Таисия взглянула на сына, и в её взгляде было столько сожаления и любви, что у Алексея сжалось горло.
— И теперь, зная, что мне осталось немного, я просто хочу, чтобы хоть что-то из этой истории завершилось не болью. Пусть у них получится. Пусть начнётся что-то настоящее, хотя бы на обломках того, что я когда-то сама выстроила неправильно. Галя в курсе и не против, а отцу твоему ничего знать не надо – ни про болезнь, ни про мой план.
Лёша увидел мать совсем по-другому. Не домашней и нежной, которая всегда опиралась на сильное плечо отца, а очень мудрой, но в чём-то несчастной. Он понял не только то, о чём говорила ему мать. Он понял гораздо больше – и то, что ей приходится скрывать от всех свою страшную болезнь, и то, что она страдает от боли, но смирилась со своей судьбой и то, что он не имеет права осуждать её решения или как-то портить её планы.
— Пожалуйста, сынок, — сказала она, положив руку ему на колено. — Я знаю, тебе больно. Но я не хочу умирать в доме, где люди ненавидят друг друга. Я хочу, чтобы ты был рядом. Не суди, по крайней мере не сейчас. Потом — как сможешь. Но пока просто будь рядом.
Он не ответил. Только крепко обнял её, как маленький, как тогда, когда он упал с велосипеда и испугался — не боли, а того, что никто не подбежит. Сейчас он боялся того же. Но она была здесь и он был рядом.
После того разговора с матерью Алексей как будто стал жить в параллельной реальности. Дом, в котором он вырос, перестал быть местом, где всё привычно. Каждый угол, каждый взгляд теперь нёс в себе что-то скрытое, двойственное. Он видел Галину и отца совсем иначе: раньше — с подозрением и гневом, теперь — с ощущением, будто наблюдает за пьесой, сценарий которой написал кто-то с очень запутанной душой.
Галина не скрывала, что чувствует себя увереннее. Она не кичилась, не хамила, не занимала место Таисии — нет. Но стала чаще накрывать на стол, без слов подменять сестру в делах по дому, помогать с бельём, а однажды даже осталась с Таисией ночью, когда у той поднялась температура. Денису тогда постелили в гостиной. И всё это она делала как бы между прочим — спокойно, деликатно, как будто всё это давно было её частью.
Таисия, заметив это, только улыбалась. Она уже не вставала по утрам так бодро, еда чаще была простой и быстрой, а шаг стал осторожным, чуть волочащим. Она с трудом поднималась по лестнице, но делала вид, что ничего страшного. Алексей помогал, держал её под руку, а в глазах его жила боль, которую он не знал куда деть.
В какой-то момент всё стало слишком.
Он зашёл в комнату Галины, где она расчесывала волосы перед зеркалом. Он долго смотрел на неё, не решаясь говорить. Она заметила его в зеркале, не оборачиваясь, произнесла:
— Ты хочешь спросить — зачем я всё это делаю?
Он кивнул, хотя она не видела.
— Я люблю его, Лёша, и всю жизнь любила. Даже когда он стал твоим отцом, даже когда женился на Тасе. Только вот тогда я ещё не понимала, что упустила свой единственный шанс. А теперь мне не хочется упустить новый шанс. Я ни о чём не жалею, ведь сестра была счастлива и ты появился на свет. Но сейчас всё по-другому и у меня реально есть шанс самой стать счастливой.
Лёша молчал.
— Я не ворую у неё семью, это она мне её отдала, — сказала Галина тише. — И я ей за это благодарна. Но, ты не думай, мне тоже страшно. Я не уверена, что Денис будет со мной, когда её не станет. Я просто надеюсь.
И тогда он понял: всё уже случилось. Они давно вместе. Не в смысле физической связи, а в смысле жизни. Он видел это в её голосе, в том, как она произносила его имя. Она не играла, она действительно ждала этого момента десятилетиями.
Лёша не понимал только одного – почему отец не замечает как меняется мама, как ей с каждым днём всё хуже и как она слабеет. Он много раз порывался задать вопрос отцу, но не решался. А когда спросил у матери, она только ответила, что заверила Дениса, что у неё ничего страшного и это просто возраст и обострение каких-то хронических заболеваний, но всё под контролем. На мольбы Алексея согласиться на химиотерапию, Таисия только отмахивалась и говорила, что раз гарантий никто не дает в её случае, лучше она проведёт последние отведённые дни и месяцы в кругу самых близких людей, чем в больнице.
А потом пришёл день, когда всё окончательно изменилось.
Таисия позвала сына в комнату. Она лежала в кресле у окна, на плечах — вязаный плед, руки холодные, но глаза — ясные.
— Сегодня мне нужно, чтобы ты сделал одну вещь, — сказала она. — Сходи в аптеку за витаминами для Гали. Она беременна.
Он замер. Всё внутри сжалось в комок.
— Ты знала?
— Конечно, знала, мы всё обсудили и планировали, мечтали чтобы так было и это случилось. Я очень рада. Это знак, Лёшенька, знак, что жизнь продолжается. Что всё было не зря.
Алексей почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он не знал, радоваться ему или кричать. Мир окончательно перестроился. Он был здесь, в этом доме, где его мать умирала, где отец уже строил жизнь с другой, где его брат или сестра росли под сердцем женщины, с которой он даже не знал, как теперь разговаривать.
— Зачем ты всё это сделала, мама? — прошептал он.
— Потому что ты — мой сын. А они — тоже моя семья. Потому что я умираю, а они будут жить. И мне хочется, чтобы ты жил тоже не оглядываясь назад, не осуждая. Просто жил. У тебя очень скоро появится своя семья и ты выпорхнешь из гнезда. Я жалею только о том, что не увижу твою жену будущую и деток. Пойми, твой отец тоже должен иметь шанс жить дальше, когда тебя не будет рядом.
Лёша вышел из комнаты, и только тогда заплакал. Не от злости, не от обиды — от того, что понял: она права. Она всё уже решила и осталось только одно — научиться это принять.
Последние недели стали тише, будто сам дом затаил дыхание. Таисия уже почти не вставала. Она медленно угасала, но при этом, как ни странно, её присутствие стало особенно сильным. Она будто заполняла собой воздух — тёплый, спокойный, прощальный. Говорила мало, в основном слушала, улыбалась, просила не спорить, не шуметь и не плакать.
Алексей проводил с ней много времени. Он читал ей, приносил её любимое варенье из вишни, рассказывал про своё студенчество, про глупости, про то, что раньше никогда не осмеливался рассказать. А она слушала и гладила его руку. Иногда говорила:
— Вот и хорошо. Это и есть жизнь.
Галина ходила тише обычного, говорила только шёпотом. У неё начала округляться талия, и однажды Таисия погладила её живот, долго держала ладонь и сказала:
— Передай ему от меня, что я очень его жду. И что он — не случайность.
Денис стал молчалив. Он будто не знал, кем быть в этом доме. Мужем? Уже нет. Отцом? Всё сложнее. Сожителем сестры своей жены? Страшное слово. Но он был, он помогал, он носил Таисию на руках в ванную, поправлял подушки, даже мыл ей голову. Не потому что кто-то просил, а потому что когда он узнал о диагнозе, внутри всё ломалось от чувства вины и любви, которой, возможно, не хватило при жизни.
А потом пришёл день, когда Таисия больше не проснулась. В то тихое утро дыхание остановилось, и всё стало другим. Алексей сидел рядом. Он уже знал, почувствовал и впервые за все эти месяцы — не заплакал. Он просто сел ближе, взял её за руку и прошептал:
— Спасибо за всё, что ты сделала. За то, что даже умирая, ты умела думать не о себе.
Похороны были простыми, как она просила. Цветы — садовые, люди — только близкие. И даже погода — не плакала. Сухой ветер колыхал листву, как будто провожал кого-то, кто ушёл по доброй воле.
На следующий день у могилы стояли трое. Денис — с опущенной головой, рядом с ним Галина, чьё пальто уже не скрывало округлого живота, и Алексей. Он был одет строго, сдержанно, но в глазах было что-то, что невозможно описать словами.
Лёша стоял чуть в стороне, не касаясь никого. И смотрел на могильный холм. Он вспоминал её голос, её руки, её фразы. Как она умела прощать, молчать, решать за всех. Как она, зная, что уходит, устроила жизни тех, кто останется. Даже если они этого не просили.
И вдруг всё внутри стало как-то ясно и тихо.
Он сделал шаг вперёд, посмотрел на Галину, на её руки, сложенные на животе. А потом на отца – у того в глазах была сдержанная боль, покаяние, попытка понять, что теперь делать.
И тогда Алексей произнёс:
— Мама хотела, чтобы вы были вместе. И чтобы этот ребёнок родился в любви, а не в стыде. Я не знаю, получится ли у вас, но я не буду мешать.
Он не ждал ответа и просто повернулся и ушёл по дорожке. Медленно как раньше они шли с матерью, особенно в последние месяцы, когда она всегда шла чуть медленнее, а он ждал, не торопил.
Сейчас её шагов больше не будет, но он будет их помнить. Будет жить для неё, для себя. И, может быть, когда-нибудь — для кого-то ещё.
Аудиоистория тут.
Читать все рассказы из жизни людей.
История для сайта rasskazer.ru